Парламент при Ельцине стал выразителем «альтернативы», в том числе во внешней политике. Принимались жесткие постановления по Югославии, Ираку, расширению НАТО, положению русскоязычных неграждан Латвии и Эстонии, статусу Крыма и Севастополя, конфликтам в Приднестровье и в Закавказье. Оппозиция – прежде всего коммунисты – стремилась дать сигнал международному сообществу, что Ельцин и его правительство – это еще не вся Россия. Тактически это усиливало позиции Кремля (угроза нератификации договора СНВ-2 была реальной), но стратегически порождало сомнения в устойчивости режима Ельцина и его долгосрочных перспективах.

Аккумулирование в результате приватизации огромных средств в руках небольшой группы людей привело к появлению олигархата как системы влияния на принятие важнейших решений. Олигархи получили самостоятельный выход на международную арену62. Рядом с ними заняли место крупнейшие естественные монополии, полностью или частично принадлежавшие государству. Интересы обеих групп с середины 1990-х годов стали оказывать существенное, иногда определяющее влияние на внешнюю политику России.

Значительная часть этого бизнеса, в том числе международного, находилась «в тени». Наиболее яркий пример – история с поставками газа Украине, расчеты по которым были крайне непрозрачны. Приемы теневого бизнеса распространились на прежде совершенно закрытые, жестко контролируемые сферы – в частности, на торговлю оружием и военной техникой.

Регионы России фактически впервые в истории единой страны стали активными участниками международных связей. После распада СССР примерно половина российских областей и республик являются пограничными или прибрежными. Министерства и другие ведомства внешних сношений созданы практически повсеместно. Некоторые субъекты Федерации создали представительства за рубежом. В конце 1990-х годов на короткое время возник образ «Россия регионов», т. е. по существу конфедеративного устройства страны.

Приход Путина к власти пресек эту тенденцию. Первой и главной целью своей политики второй президент Российской Федерации видел восстановление единства страны. Основой этого единства является, по Путину, сильная государственная власть. Усиление власти государства начиная с 2000 г. проводится традиционными методами. Законодательство регионов было приведено в соответствие с федеральным, роль верхней палаты – Совета Федерации – кардинально снижена, губернаторы из избираемых (и формально независимых от президента) превратились в назначенцев главы государства, нижняя палата стала полностью подконтрольной Кремлю. Существенно выросло вмешательство государства в экономику. Олигархат как политический институт (но не система собственности) был разрушен. Условия и результаты деятельности частных компаний стали в еще большей степени зависеть от отношения руководства этих компаний и администрации президента. Частная собственность вновь стала отчуждаемой.

Президент часто высказывался в поддержку политического и общественного плюрализма. Если в 2000 г. во время первой инаугурации он заявил, что «отвечает за все», то спустя четыре года сказал, что «успех и процветание России не могут и не должны зависеть от одного человека или одной политической партии, одной политической силы»63. Тем не менее реально инициативы и действия президента и его администрации ведут к концентрации власти в одних руках.

Таким образом, если по уровню развития демократии «путинская Россия» находится, как и ельцинская, в пределах нулевого цикла, то степень политического, экономического, общественного плюрализма в 2000-е годы резко упала. Все важнейшие решения, в том числе внешнеполитические и внешнеэкономические, зависят от воли одного лица. Формально подчиненная этому лицу огромная бюрократическая структура неподотчетна и неподконтрольна обществу – ни напрямую, ни косвенно. Гражданское общество не имеет достаточных стимулов к развитию. В обществе распространяется атмосфера отчужденности и страха.

Пока Путин остается не только всенародно избранным и, соответственно, легитимным президентом, но и популярным деятелем, Запад вынужден относиться к нему с должным уважением. Россия середины 2000-х годов – это не Польша периода военного положения и не Китай времен событий на площади Тяньаньмэнь. В будущем, однако, ситуация может измениться. Становление режимов личной власти в странах Центральной и Восточной Европы (Югославия Милошевича, Словакия Мечьяра) и СНГ (Белоруссия, Узбекистан), как правило, приводило к тому, что США и ЕС переводили отношения с ними из категории партнерских в разряд проблемных, а в отдельных случаях даже способствовали «смене режима».

Тем не менее реальный плюрализм интересов – групповых, секторальных, региональных – развивается в России подспудно. Дело ЮКОСа представляет собой случай борьбы за передел собственности, а не за ее национализацию. Развитие Калининграда определяется тем обстоятельством, что он представляет собой анклав внутри территории ЕС. На Дальнем Востоке процветает теневая экономика, успешно интегрированная в криминализованную систему экономических связей в Северо-Восточной Азии (добыча морепродуктов в Японском и Беринговом морях, лесозаготовки в Приморье и Приамурье и т. п.).

ЗА ЭПОХОЙ «РОССИИ КАК ЕВРАЗИИ» наступил период становления «новой версии» России. Страна, общество «переформатируются». Нынешняя Россия безусловно узнаваема, но она существенно, даже фундаментально изменилась по сравнению со своей советской предшественницей и продолжает меняться. Россия традиционно отставала от «передовой Европы». Томаш Масарик, например, рассматривал Россию как «детство Европы». По сути Россия не чужда Европе, но являет собой более раннюю эпоху развития64. В начале XXI в. Россия одновременно и Европа (в культурно-историческом смысле), и «не-Европа» (в смысле не-EC). Поэтому она одновременно отстает и развивается в несколько другом направлении, чем ЕС, – в направлении становления национального государства. В этом отношении Россия ближе к Америке, чем к Европе.

«Век идеологий» завершился и для России. Москва отказалась от глобального соперничества. В конце XX в. Россия стала последней европейской державой, покинувшей имперское состояние (при всей уникальности Российской империи, ее непохожести на империи морских держав). В США сделали вывод, что «Россия сошла с дистанции» гонки за лидером (т. е. США)65. Одновременно произошла «экономизация» политики России и началась ее глубокая демилитаризация.

Путинская стабилизация первоначально давала возможность выиграть время для проведения реформ. Неудача реформ или отказ от них, скатывание на традиционный для России авторитарно-бюрократический путь будут иметь самые серьезные последствия. Консервация ситуации и увеличение отставания от передовых стран, превращение Российской Федерации в задворки и Европы, и Азии в условиях глобализации могут привести к распаду страны, превращению Российской Федерации в failed state середины XXI в. Такой вариант не неизбежен, но, к сожалению, возможен.

Реализация более благоприятного варианта потребует от правительства политики, адекватной потребностям постиндустриального развития и условиям глобальной среды. Эта политика обязана делать упор на развитие человеческого капитала, укрепление экономических, политических, общественных институтов начиная с частной собственности, свободы в сочетании с личной ответственностью и подотчетности государственных служащих. Без этого отношения России с современным Западом, рассмотрению которых посвящена следующая глава, так и останутся асимметричными.