— Как скажете, — кивнул водитель, затормозил и остановил машину примерно в пятидесяти ярдах от входа в терминал.

— Gracias,[12]— поблагодарил его Реймонд, расплатился долларами Йозефа Шпеера и выбрался из машины.

Подождав, пока такси отъедет, он медленно пошел к аэровокзальному комплексу, размышляя, существует ли способ добраться до самолета, минуя полицейских. А может, попытаться обдурить их: говорить только по-испански и разыгрывать мексиканского бизнесмена?

Подойдя поближе, он увидел, что в передней машине сидят двое полицейских. Еще четверо стояли у входа в терминал. Теперь Реймонд увидел, чем они были заняты. Копы самым тщательным образом проверяли документы у каждого входящего. Это не стало бы проблемой, если бы у Реймонда уже были с собой документы, которые подготовил для него Бертран, но пытаться объяснить, кто он такой, не имея их на руках, было слишком рискованно. Полицейские станут задавать вопросы, к тому же у каждого из них наверняка имеется его фотография.

Реймонд посмотрел сквозь металлическую сетку туда, где стоял «Гольфстрим». Пилоты все еще болтали в ожидании его прихода, но добраться до самолета у него не было никакой возможности. Немного поколебавшись, Реймонд развернулся и пошел прочь — в том направлении, откуда он только что приехал.

Лос-Анджелес, Риджвью-лейн, дом 210, 20.10

Дом Рыжего представлял собой простое одноэтажное бунгало с тремя спальнями и великолепным видом на город, открывавшимся с заднего двора. Этим вечером вид был даже более чем великолепным. Небо без единого облачка и напоминающие карту звездного неба огни Лос-Анджелеса, протянувшиеся до самого горизонта. Эта картина казалась волшебной, завораживала. Но где-то там, посреди этого великолепия, находился Реймонд.

Джон Бэррон еще немного полюбовался видом, а затем повернулся и, пройдя мимо нескольких человек, болтавших на лужайке, вернулся в дом. Он был одет во все темное, как и все остальные гости в этот вечер.

За те пять или десять минут, в течение которых он находился во дворе, поток людей, пришедших, чтобы выразить соболезнования, значительно вырос. Один за другим они подходили к вдове Рыжего, Глории, негромко говорили ей слова утешения, скорбно обнимали двух его взрослых дочерей и гладили по волосам троих его внуков. Затем они разбредались по дому, чтобы выпить, закусить или просто поговорить друг с другом, вспоминая покойного.

Лица большинства присутствующих были знакомы Джону — он заметил мэра Лос-Анджелеса Билла Нунана, его преосвященство Ричарда Джона Эмери, кардинала Лос-Анджелеса, начальника городской полиции Луиса Харвуда, окружного шерифа Питера Блэка, районного прокурора Ричардса Рохаса, преподобного Джерома Мозесмана, городского раввина. Здесь присутствовали практически все члены городского совета, главные тренеры футбольных команд университетов Южной Калифорнии и Лос-Анджелеса. Были здесь и шишки из городского полицейского управления, которых Бэррон знал в лицо, но затруднился бы назвать их фамилии и имена, несколько известных фигур из спорта и с телевидения, один оскароносец с женой и с полдюжины ветеранов полиции. Одного из них — высокого, с резкими чертами лица — Бэррон знал. Это был Джин Вермеер, старинный и ближайший друг Рыжего. Ну и разумеется, здесь присутствовали Ли, Полчак, Вальпараисо и Хэллидей в сопровождении жен.

Бэррон наблюдал за тем, с каким мужеством и стойкостью стройная и энергичная Глория Макклэтчи, уважаемая в городе преподавательница права, принимает соболезнования. И тут его захлестнула сокрушительная волна смешанных чувств: горечи, злости, сострадания, утраты и, наконец, отчаяния. Они не сумели задержать Реймонда, и вот Рыжий погиб, а эта замечательная женщина осиротела.

Сегодня вечером он увидел Хэллидея и Вальпараисо впервые со дня гибели Рыжего. Бэррон знал, что они разговаривали с Полчаком, поскольку слышал, как он рассказывал им по рации об их визите на квартиру Альфреда Нойса. Оба уже были здесь, когда приехал Бэррон, но они стояли рядом с Глорией и дочерьми Рыжего, а потом, когда начали прибывать люди, затерялись среди гостей. Ни тот, ни другой не подошли к нему, чтобы поздороваться. Из этого он сделал вывод, что не только Полчак и Ли считают его виновным в гибели их командира. Такого же мнения придерживаются и Вальпараисо, и Хэллидей, и Джин Вермеер, а возможно, и другие детективы.

Только сейчас Бэррон начал осознавать глубину постигшего их горя. По сравнению с ним его собственные чувства казались ничтожными. Даже Хэллидей, хотя он и был моложе других, не считая Бэррона, проработал бок о бок с Макклэтчи не один год, Ли и Вальпараисо служили с ним плечом к плечу более десяти лет, а Полчак — дольше всех остальных. Все они отдавали себе отчет, что рисковать жизнью — неотъемлемая часть их работы, но сейчас от этого не становилось легче. И тем более не могло служить утешением сознание того, что Рыжий погиб, спасая жизнь новичка и самого молодого из них. Еще хуже становилось от того, что убийца до сих пор разгуливал на свободе, а средства массовой информации при любой возможности напоминали им об этом.

Хватит! Бэррон резко развернулся и пошел по коридору по направлению к кухне, не зная, что делать, о чем говорить и даже что думать. Дойдя до первой двери, он остановился. В маленькой комнате, которая при жизни Рыжего являлась его берлогой, одна, на покрытой пледом кушетке сидела Глория Макклэтчи. В углу горел торшер, в одной руке она держала чашку кофе, о которой, судя по всему, уже забыла, а второй медленно гладила по голове старого черного лабрадора, сидевшего у ее ног. Сейчас она казалась постаревшей и бледной, словно кто-то невидимый высосал из нее остатки жизни.

Это была все та же Глория Макклэтчи, которая мягко взяла его руки в свои, когда Бэррон, приехав на поминки, подошел к ней. Хотя они никогда прежде не виделись, она посмотрела ему в глаза и искренне поблагодарила его за то, что он пришел, за то, что он — такой прекрасный полицейский. А еще она рассказала, как гордился им Рыжий.

— Будь оно все проклято! — неслышно выругался Бэррон, повернул назад, а затем, вернувшись в гостиную, стал протискиваться сквозь толпу гостей в поисках выхода.

«Реймонд!»

Голос Рыжего прозвучал в мозгу Бэррона так громко, словно погибший командир ожил и чудесным образом оказался позади него. Именно этим криком он отвлек на себя и внимание убийцы, и его смертоносный огонь.

«Реймонд!»

Снова прогремел в его голове крик Рыжего, и Бэррон почти ожидал услышать грохот пистолетной канонады. А затем он оказался у входной двери и вышел на улицу.

Ночной воздух застрял в горле, а затем его ослепил яркий свет десятков фотовспышек и переносных телевизионных софитов. Из темноты за этими огнями раздался многоголосый хор голосов:

— Джон!..

— Джон!..

— Джон!.. — кричали невидимые репортеры, пытаясь привлечь к себе его внимание и заставить сделать хоть какое-нибудь заявление для прессы.