Франк. Благодарю вас, рейхсфюрер.

Гиммлер. Ну, а как себя чувствует Гейдрих?

Только теперь вспоминает он о том, кто как раз в эту минуту пришел в сознание после наркотического сна в пражской больнице. Прошло всего 24 часа после взрыва бомбы. Медведь корчится, но еще жив, а шкуру его уже поделили.

«После того как я доложил рейхсфюреру Гиммлеру о состоянии здоровья обергруппенфюрера, речь зашла о его заслугах. Мою позитивную оценку рейхсфюрер поддержал, заметив, что он считает Гейдриха выдающимся, единственным в своем роде политическим деятелем. При последних словах рейхсфюрера зазвенел гонг, означавший приглашение к обеду. Мы направились к блоку, где находится столовая главной ставки. По дороге я увидел самого фюрера. Он выходил из блока фельдмаршала Кейтеля в сопровождении других маршалов и генералов».

Фюрер останавливается, оглушенный щелканьем каблуков и криком: «Хайль Гитлер!» На миг застывает весь паноптикум. Моментальный снимок, который придворный фотограф фюрера профессор Гофман обозначил бы «Перед блоком № 18».

Гитлер — выставивший ногу вперед, слегка сгорбленный. Руки ищут на плаще пояс, которого нет на нем. Его блуждающие глаза наполовину прикрывает козырек фуражки, надвинутой на лоб. Узкая полоска усов, как бы продолжающих губы, которые все время произносят: «А!», даже когда он молчит. Он — воплощение раздраженного неудовольствия.

На расстоянии шага позади фюрера стоит застывший генерал-полковник Гальдер, начальник генерального штаба, в старомодном пенсне и (по мнению Гитлера) со старомодными представлениями о стратегии.

Фельдмаршалы Кейтель и фон Бок с двух сторон выглядывают из-за спины Гитлера, как будто подсказывают ему при карточной игре.

В толпе — генерал танковых войск Рундштедт, командующий армейской группой фон Клейст и многие другие позолоченные воротники и лампасы. В фокус уверенно проталкивается и начальник оперативного отделения, молодой генерал-майор Хойзингер.

Короткая экспозиция не позволит отретушировать снимок. Поэтому имперский фотограф Гофман наверняка уничтожил бы эту пластинку, чтобы никто не мог заметить ту напряженную атмосферу, которую она запечатлела. Сегодняшнее обсуждение ситуации над картами генерального штаба кончилось плохо. С тех пор как Гитлер прогнал фельдмаршала фон Браухича и взял в свои руки верховное командование, в блоке № 18 господствует нервозность. План «Барбаросса» хромает на обе ноги, и положение на фронте уже вышло за пределы понятия «planmassig»[59]. Объявленное Гитлером весеннее наступление 220 пехотных и 30 танковых дивизий приостановилось, 3 миллиона пар ног в сапогах топчутся на месте от Финляндии до Крыма. Неожиданный контрудар советских войск под Харьковом поставил блок № 18 перед необходимостью принимать тягостные решения.

Многие генералы из высшего командования начинают понимать, что если темп и наступательная способность войск будут утрачены, а стратегические цели не будут достигнуты, то война проиграна.

Еще недавно Гитлер фантазировал на тему о том, что большое весеннее наступление окончательно выведет из игры военную мощь Советского Союза. Тогда он сразу же бросит вермахт на Англию.

Начальник штаба Гальдер понимает риск этого решительного шага. Профессиональный стратег, он не очень-то доверяет «предвидению» фюрера. И он не единственный в главном штабе, кто без энтузиазма оценивает полководческие способности ефрейтора, произведшего себя в главнокомандующие. Поэтому Гальдер советует оставаться в обороне, пока на всех пяти участках фронта не завершится основательная подготовка и не будут подтянуты резервы. В этом он чрезвычайно педантичен. Сегодня он недвусмысленно дал понять, что сомневается в целесообразности «клина» в донецких степях.

Кейтель ответил очень раздраженно. Напротив, следует немедленно проникнуть на Дон. И оттуда двинуться в двух главных стратегических направлениях, понимаемых как оперативное целое: на север — через Курск на Москву и на юг — к Волге.

Едва только Гитлер услышал о Москве, им овладел истерический приступ ярости. Он сварливо напомнил генералам, что они обещали ему еще к прошлогоднему 7 ноября парад на Красной площади. Потом они перенесли эту дату на 1 мая 1942 года и снова не сдержали своего обещания. Он назвал генеральный штаб сборищем узкогрудых ничтожеств. Гитлер стучал кулаком по столу и кричал: «В этой войне возможна или победа, или гибель. Если немецкий народ не сможет одержать победу над врагом, он проявит свою биологическую неполноценность и заслуживает гибели».

Потом в блоке № 18 шепотом передавали друг другу, что у фюрера был снова «бурный творческий момент». Генералитет не знает еще то, что известно (разумеется, под строгой присягой «Секретные государственные дела») только четырем людям в рейхе: Гиммлеру, рейхсминистру здравоохранения Конти, профессору де Кринису из берлинской клиники Шарите и личному врачу Гитлера фюреру СС д-ру Штумпеггеру. Эти «бурные творческие моменты» не что иное, как признаки все более обостряющейся болезни. Это тяжелая болезнь, которую открыл в начале прошлого столетия английский хирург Джеймс Паркинсон и которая с тех пор носит название «болезни Паркинсона». Словом, у Гитлера тяжелая наследственность. И мозг номер один в этом бетонированном черепе — это мозг постепенно вырождающийся. Через два года генералитет попытается совершить покушение на этого безумца. И тогда выяснится, что, прибегнув к помощи бомбы, чешский ротмистр проявил больше отваги, чем немецкий полковник.

Гнев фюрера, который до сих пор ясно отражается на его лице и будет в скором времени стоить Гальдеру его поста (а генералам на сегодняшний день — опоздания с обедом), замедлил развитие описываемого действия. Гитлер замечает гостя только спустя несколько минут, уже перед столовым блоком.

«Вскоре фюрер ответил на мое приветствие. Он пригласил меня к столу и указал на место по правую руку от себя. Но вдруг встал и решил, что мы (я и рейхсфюрер Гиммлер) сейчас же пойдем с ним для совещания в его кабинет. Остальным он велел подождать с обедом до нашего возвращения».

Самовлюбленность не оставила обанкротившегося карловарского книготорговца и неудачливого кандидата в протекторы даже при написании этих заметок. Посмотрите-ка, маршалы и генералы должны были ждать! Франк по глупости воображает, что причина этого — его особа Как бы не так! Титулованные люди из блока № 18 давно уже привыкли к таким выходкам. Они знают, что, когда на Гитлера находит раздражение, он готов показывать превосходство СС перед генералитетом даже в таких пустяках, как обед из «общего котла». Особенно если среди участников оказывается Гиммлер.

Втроем они отправились совещаться. В резиденцию фюрера их поднимет специальный эскалатор. Перекрытие этажа сделано из специальной детонационной пластины, рассчитанной на то, чтобы она устояла против взрыва самых тяжелых авиабомб.

Что-то здесь напоминает трюм броненосца. Может быть, бетонные стены, облицованные стальными пластинами. Узкие извилистые коридоры, по которым может пройти только один человек. За каждым поворотом — ниша, а в ней молчаливый, как статуя, страж. Гитлер шагает впереди. Он неловко ступает. Его походка тяжела, спина сгорблена Он первым входит в свою приемную.