Тогда Николай Михайлович не сдержался. Он заплакал… По-настоящему, пуская слезы на щеки, через силу принимая действительность.

– Я не смогу, – только и твердил он, сквозь всхлипы. – Не смогу. Только не после их предательства. Ты хоть понимаешь, каково мне будет? Она ведь о своей дочери совсем не думала, когда выпила пузырёк таблеток! Не думала и о сыне, когда из дома с ним сбежала! Не слышала, как Кирилл плакал ночами, спрашивал, где мама! Господи, я думал – справлюсь, забуду и тут… она меня снова убила… только теперь лишив всякой надежды на новую жизнь. Девочку я принять не смогу никогда! И к чёрту твоё громкое имя…

Тогда Михаил Львович протянул сыну конверт.

– Принесли курьером в офис сразу же после того, как ты вчера сбежал сюда, – тихо сказал он. – Мария тебе написала. Прочти, а уже потом решишь, что будешь делать с девочкой…

Я не знаю, Милана, что твоя мама написала перед последним шагом на смерть, но судя по тому, что ты живёшь в доме Соболевых, Николай Михайлович всё же забрал тебя под свою опеку. Хорошо это или нет, известно только тебе. Но всё-таки я позволяла себе иногда вычитывать новости о твоей семье и искренне радовалась, что ты жива, здорова и живёшь в достатке. А разговор, невольным свидетелем которого я стала, однажды позволил мне переосмыслить правых. Понять человека, которого я искренне невзлюбила с самой первой встречи. Надеюсь, и ты сможешь определить для себя новую правду, возможно рознящуюся с моей, но согласись – далёкую от той, что ты знала прежде.

С уважением, Елизавета Романовна.

Её дневник, 22.03.2019г.

Трясущимися руками я держала письмо, а ровно выведенные буквы плавно растекались перед глазами. Рядом сидела Лерка, боясь даже пошевелиться. Прочитав письмо, я искренне жалела, что так беззаботно разрешила его вскрыть. Сморгнула слёзы и отложила листки. Я и предположить не могла, что взаправду не принадлежу семейству Соболевых на кровных узах. Видимо, подруга полностью разделяла моё мнение, потому что неуверенно зашептала:

– Послушай, я думаю это всё неправда… Эта Елизавета Романовна просто старая полоумная бабка. Может она писала сценарий для мексиканских мелодрам, вот её до сих пор и несёт. Ты ведь похожа на своего отца, Милана, согласись! Не можешь ты быть ему не родной! – Лера убрала письмо в конверт и запрятала его под тетради на моём столе.

– Но ведь если это правда и моя мать родила меня от другого человека… Господи, Лер! Да я, получается, действительно отцу совсем не нужная? Навязанная обстоятельствами, понимаешь? А я… я ничего не понимала, бегала за ним, как хвостик, мечтала чтобы он меня полюбил, поделки делала, стишки учила…

Подруга сжала мне лицо ладонями и повернула к себе.

– Лан, успокойся, пожалуйста. Не стоит этому верить! Любую информацию нужно проверять.

Я кивнула, продолжая всхлипывать. Лера была права. Я должна была поговорить с отцом. Но даже представить его реакцию было достаточно страшно. Он снова разозлится на меня, сошлёт с глаз подальше и не ответит не на один поставленный мною вопрос. В голове живо крутились мысли, до головокружения и болезненной тошноты… Я отошла к окну, делая большой глоток свежего прохладного воздуха через приоткрытую створку. Может, стоит поговорить с дядей Ильёй? Ведь он наверняка знает правду о первом браке своего двоюродного брата. Они всегда были хорошими друзьями, напарниками в бизнесе. И честно сказать, я сомневалась, что он вымолвит хоть слово без разрешения.

– Лан, прости меня! Нельзя было нам ничего выяснять… Не нравится мне теперь твоё лицо, ох как не нравится. Ты ведь не успокоишься, да? Никто тебе ничего не скажет, не нарывайся на новые неприятности! Они восемнадцать лет молчат, и за один день это не изменить!

Я подняла на перепуганную Леру глаза и, обхватив себя руками, произнесла:

– Кажется, я знаю человека, кто без труда разговорится, стоит только повод дать…

Ровно через час я стояла на крыльце большого дома бабы Лиды и, взволновано выдохнув, нажала на дверной звонок. Раиса Михайловна открыла практически сразу, лучезарно мне улыбнулась и защебетала:

– Миланочка, солнышко! Ты какими к нам судьбами? Чего мнёшься на пороге, проходи скорее!

Я не противилась, когда домоправительница затянула меня в дом. Оглянуться не успела, как она уже стянула с меня пальто и провожала в зал, зазывая бабу Лиду. Раиса Михайловна была единственной, кто искренне радовался моим визитам. Вскоре из коридора показалась грузная фигура бабушки. Она удивленно подняла брови, но высказывать мнение о моём визите в присутствии посторонних не спешила. Наоборот, меня загребли в фальшивые, медвежьи объятия. Соболевы – само совершенство для всего общества.

– Чего тебе? – гаркнула бабка, стоило Раисе Михайловне покинуть гостиную.

Я взволновано прочистила горло, но не смогла и слова вымолвить. Дрожащей рукой вытащила из сумочки письмо и протянула в пухлые руки женщины. Она небрежно захватила его пальцами и резко, с явным раздражением развернула листки. Всё то время, что бабушка читала, мы прибывали в полном молчании. Её строгое, злое лицо то краснело, то бледнело, пока глаза жадно бегали по строчкам. Дочитав, она переключила внимание на меня. Сколько ярости и гнева в холодном взгляде.

– Знаешь, значит! Ты что надумала, дрянь? – Она швырнула мне письмо прямо в лицо, шипя как змея. – Теперь угрожать моему сыну будешь? За все, что он сделал для тебя?

– Нет… нет… Я лишь хотела понять…

Бабка не даёт мне сказать:

– Что тут понимать, ты – проклятый выродок своей мамаши-шлюхи! А мой сын тот, кто из тебя человека делает! Не смей даже рта открывать, поняла?

– Так это правда? То, что писала женщина… – меня снова затрясло, я закрыла лицо руками, стараясь сдержать поступающую к горлу истерику. Где-то глубоко внутри я надеялась, что это ложь. Что мой отец – настоящий, а я – пусть нежеланная, но родная.

– Неужели ты всё это время по-другому думала? – бабушка схватила меня за руку и поволокла в свою комнату. – Не догадывалась? Неужели думала, что, такая как ты, можешь быть нам ровней? Тебе место на помойке среди попрошаек, а не рядом с моим сыном. Ты хоть знаешь, что он пережил из-за тебя и твоей дурной мамаши?

Она толкнула меня на дверь, и я влетела в её спальню, уже не в силах сдерживать рыдания. Всё это время я называла совершенно чужого меня человека отцом, мирилась с его безразличием и нелюбовью.

– Не может этого быть, я его дочь! – закричала я. – Мы даже внешне похожи!

– Ты Соболева, не сомневайся, – горько запричитала баба Лида, словно это самая печальная действительность, что случалась с ней в жизни. – Рассказать тебе всю правду, Милана? Рассказать, какой сукой была твоя мать? Как она крутила мужчинами?

– Нет, нет… – умоляла я, рыдая, наблюдая, как та забирается в тумбочку за толстым альбомом. – Ни хочу ничего знать, пожалуйста, бабушка…