– Нет, Гельмут, тебе точно надо было служить в люфтваффе! Ты так классно приземляешься на брюхо, – съязвил Вернер.

Вернеру сегодня выпало ехать на мотоцикле без коляски. Но не успел он договорить, как его машину тоже занесло – он тоже слетел в кювет. Мимо проезжали мотоциклы с коляской, водители только скалились: как-никак, три колеса – это не два! Слава богу, мы хоть одеты были по погоде. Напялили на себя все что можно. Теплая одежда спасала не только от холода, но и смягчала удары при падении.

Две мотоциклетные роты уже обогнали нас. Мы старались изо всех сил нагнать потерянное во время вынужденных остановок время. Вскоре мы проехали мимо последнего поста подразделений боевого охранения. Ствол 88-мм зенитного орудия указывал направление на восток.

Дорога тянулась среди высоких деревьев по обеим сторонам. Пошел снег. Напряжение росло. Оно всегда росло, когда батальон следовал в голове колонны. Где же на нас на этот раз набросятся? Где-то набросятся, сомневаться не приходилось. Вон, может, за тем холмиком, что виднеется вдали. Кто знает этих русских. Дураку ясно, что они не дадут нам парадным шествием въехать в Москву[18]. Время от времени колонна останавливалась – признак того, что дозорным что-то показалось подозрительным.

Очень сложно ехать, находясь в дозоре, наверное, это сложнее всего. Ведь от их действий, от того, какое решение примет командир дозорной группы, зависит в конечном итоге судьба батальона. Воображаете, как это действовало нервы? Едешь, едешь, понятия не имея, где засел враг, зная, что где-то он точно засел и старается выждать наиболее выгодного момента для атаки. И задача дозорной группы – свести к минимуму все преимущества противника.

Четыре мотоцикла дозора оторвались чуть дальше друг от друга, чтобы иметь возможность для взаимного прикрытия. Если бы мы были на открытой местности, вполне можно было и прибавить газу. Но здесь, когда по обе стороны дороги лес, мы были вынуждены следовать на скорости, в любой момент позволившей бы развернуть машину в нужном направлении. Остальные бойцы дозора в случае угрозы прикроют нас огнем. Их было двое. И эти двое – водитель и стрелок – брали всю ответственность на себя. Если хотите, служили своего рода «наживкой».

Никакой нерешительности в критический момент здесь быть не должно – за нами остальной батальон, а за ним и дивизия. Излишне напоминать, что стрелок постоянно держал палец на спусковом крючке и был готов в любой момент из коляски открыть огонь по врагу.

Самый страшный момент для дозора – первые выстрелы противника. Мотоциклистам нужно без промедления нырнуть в придорожный кювет или отыскать себе другое укрытие. А если укрыться негде, шлепнуться на землю, если, конечно, уцелели, если первые пули врага не прошили насквозь. Были такие бойцы, которые начинали палить из пулемета еще на лету. Пока командир дозорной группы – если предположить, что он остался в живых, – молниеносно оценивал обстановку, а его бойцы в это время прикрывали его, у водителя было две возможности: либо тоже спрыгнуть с седла, либо на месте развернуть машину и на ней броситься в ближайшее укрытие.

Разумеется, это требовало железных нервов, но разве кто-то может похвастаться, что у него и вправду железные нервы? Бесспорно, бывали сотни ситуаций, когда приходилось действовать вопреки всем правилам, импровизировать на ходу. Но – в любом случае – ехать в составе дозорной группы (отделения) и рискованно, и конечно же «почетно». Были бойцы и командиры – унтершарфюреры и рядовые постоянно входили в состав дозорных групп. И у них выработалось своего рода чутье на опасность.

Патруль на лошадях или на машинах – дело другое. Хотя и дозор, и патруль – риск страшный. Но разве война вообще – не рискованное занятие? Но если спросить любого бойца любого мотоциклетного подразделения, хотел бы он попасть в пехоту, Вилли бы наотрез отказался. Никто не спорит, у пехотинцев свои особенности и свои рискованные ситуации, как и в любых других боевых подразделениях каждого рода войск. Но сама специфика мотоциклетной группы, присущий мотоциклистам дух охоты – именно это нас привлекало. Ведь большинство солдат, независимо от личного восприятия войны, остаются верны своему роду войск, своему подразделению или части – и танкисты, и пехотинцы, и артиллеристы.

Мы ехали по на скорую руку восстановленному мосту. На нас смотрели солдаты дивизионного саперного батальона. Ночь мы провели в дороге. Даже костров не разжигали – не желали выдавать себя русским. Солдаты скрючивались в совершенно немыслимых позах на своих мотоциклах.

За нами следовал батальон пехотного полка СС «Дер Фюрер», ведя бои с арьергардами русских. Мотоциклетный батальон ждал дальнейших распоряжений. Бела отправился в дивизию сменить Герда. Вернер с Альбертом поехали развозить распоряжения в подразделения обеспечения. Я оставался при командире. Цепенея от холода, я стоял, привалившись к своему мотоциклу. В ушах свистел ледяной северный ветер. Старик направился по каким-то делам в лес.

– Эй! – позвал меня водитель командира. – Давай садись в машину!

Меня не пришлось упрашивать. По крайней мере, в машине этого ветра не было. Я удобно устроился на сиденье рядом с водителем, так сказать, на «командирском месте». Фердль сосредоточенно жевал, предложил и мне хлеба с беконом.

– Слушай, откуда такая роскошная жратва?

Фердль с набитым ртом объяснил:

– Командиру с его желудком переедание противопоказано. Это же для него все равно что отрава.

Мы знали, что у Старика с желудком непорядок. Даже посылки из дому и разные вкусные вещи были ему вроде как ни к чему. Пару раз он даже попадал в госпиталь по поводу желудка, правда ненадолго. Впрочем, происхождение деликатесов меня отнюдь не волновало – меня угостил Фердль, и я вкушал их с удовольствием. Поев, водитель слазил куда-то за сиденье и вытащил фляжку со шнапсом. Мы оба быстренько опорожнили ее. Почти опорожнили. И шнапс был первоклассный! Огнем разливался он по телу, и я тут же позабыл и о холоде, и об остальных неприятностях. Мы даже затянули песню, как и положено после выпивки. На трезвую голову никто и рта бы не раскрыл, да и вообще… Что бы подумали о нас?

Боже, кто же это шагает? Да это Старик! Стоило Клингенбергу повысить голос, вопрошая, как я мигом очутился возле своего «коня». Правда, пару раз шлепнувшись в снег. Ну вот, вляпался! Выяснив отношения с Фердлем, Клингенберг забрался на сиденье, Фердля выгнал на мороз. Не знаю, что там командир наговорил Фердлю, но обстановка резко изменилась: теперь Фердль, жалобно подвывая, приплясывал на холоде.

И тут. Словно гром среди голубого ясного неба – артиллерийский обстрел! Я сразу же нырнул в кювет. Клингенберг вышел из машины – неторопливо, торопиться вообще было не в его духе, причем в любой обстановке, – и отдал Фердлю распоряжение. Фердль направился к багажнику. Только он распахнул его, это и произошло. Фердль склонился над багажником, и тут разрыв! Прямо за его спиной. Он, подпрыгнув, завопил: