И повесила трубку.

Это какая-то цитата, как и Сухов, сообразил я. Только Сухова я понял, а млекопитание – нет. Я принялся набирать новый номер, краем сознания вспоминая выдернутый из памяти упоминанием Сухова мамин рассказ о том, как кто-то из её факультетской демокрухи во времена перестроечных самоуничижений интеллигентно горячился: пройдет ещё год-два, и вы поймете, что этот фильм порядочному человеку просто нельзя смотреть! Вы поймете, что этот Сухов ваш – бандит, профессиональный убийца, у него руки по локоть в крови! Не такие ли вот порядочные, подумал я вдруг, считанные годы спустя ляпали на Басаевские деньги кинище, немедленно получившее – в отличие, кстати, от «Белого солнца» – уйму отечественных и заграничных премий… как его бишь… будто наш солдатик, волею судеб принявший ислам, возвращается ΀² родное село, и там его терроризируют дрынами страшные и тупые, вечно пьяные русские за то, что он не потребляет алкоголя и, в отличие от них, как и всякий, понимаешь ли, нормальный мусульманин, не корыстолюбив совсем и за долларами не гоняется…

Ох, понимаю Вербицкого, не к ночи он будь помянут. Как это он лихо формулировал: коллективное стремление к духовному самоубийству…

Интересно, позвонил он маме, или слабо?

Как жизни людям калечить – так мужества выше крыши, а как исправлять – ой, живот схватило.

– Привет, – сказал я. Чуть не сказал хак-хак.

– Привет, – сказал настоящий журналист.

– Есть подвижки?

– Ни малейших. Все говорит за то, что он случайно напоролся на каких-то обкуренных. Ни мотива, ни свидетелей, ничего. Но ты же понимаешь – на это вообще практически все убийства, кроме самых громких, можно списать с легким сердцем. Менты пока не хотят сдаваться. Но дело осложняется тем, что никто, даже Тоня, не знает, как он оказался в то время в той части города. Зачем его на юг понесло? – он запнулся, потом сказал: – Один ты, наверное, знаешь. Но молчишь.

В его голосе был явственный упрек.

– Я уж думал об этом, – честно ответил я. – Но не знаю, как можно было бы информацию перекинуть ментам и при этом остаться в тени. А потом, я уверен, что это им не поможет. Я бы тебе рассказал, а ты, может, как-то попробовал бы пустить дальше. Но не хочу по телефону.

– Ничего себе ты ввязался в дела, – сказал журналист.

– Да, – согласился я.

– Я могу чем-то помочь? – подышав и поразмыслив, спросил он.

– Да, – ответил я. – Нам надо встретиться, и как можно скорее. Куда скажешь, туда и подъеду. Я сейчас бездельничаю.

Мы встретились минут через сорок. Раньше не получилось – начинался час пик, и было не протолкнуться. Бедная моя «Ладушка», когда я её покинул, напоминала жертву селевого потока. Не то что днище – и крыша, и даже, по-моему, антенны жалобно истекали бурой дрянью.

Мы взяли по мороженому, и медленно пошли вдоль Фонтанки. Впереди посередь мутных небес угадывалась над крышами скругленная тень – купол Троицкого собора.

– Вид у тебя несвежий, – пытливо взглянув мне в лицо, сказал журналист.

– Вечор согласно легенды, утвержденной ГРУ, необходимо кушал водку.

Он немного принужденно засмеялся.

– Какие теперь легенды славные! Надеюсь, расходы оплатят?

– Фига с два, за свои. Так вот. Коля должен был вступить в контакт с неким Вениамином Каюровым, соседом одного нашего пациента, попавшего в странную беду. Незадолго перед несчастьем пациент сказал, что собирается с этим Каюровым дружески посидеть. А наутро его нашли на улице в устойчиво невменяемом состоянии, без памяти и речи.

Журналист присвистнул.

– Более того. У меня есть непроверенная информация, что сразу после этого и сам Каюров приказал долго жить.

– Змеюшник какой-то зацепили… – пробормотал журналист.

– Похоже на то.

– Знаешь… Мне почему-то всегда казалось, что раньше или позже это должно случиться. Нелегальщина к нелегальщине тянется, подполье в России большое, но узкое. С кем-нибудь да стукнешься локтями.

А я вспомнил Сошникова опять: заниматься преступной деятельностью, не переплетаясь с уже наличествующим преступным миром, невозможно… Я его скоро чаще родителей вспоминать начну и цитировать, как китайцы – Мао, подумал я и, конечно, разозлился на себя. Слава Богу, это пока не про нас. Скорее уж про «Бандьеру».

– Ссылаться на тебя и твои слова, если вдруг затеется журналистское расследование, мне, конечно, нельзя, – почти без вопросительной интонации сказал он.

– Упаси тебя Бог, – ответил я. – Вообще не суйся в это дело. А вот если изыщешь способ сориентировать ментов на Каюрова – будет славно. Правда, вряд ли они его найдут, но хоть дело сдвинется.

– Помозгую, – ответил журналист, задумчиво глядя на черную воду. Помолчал. – А тебя, значит, не упаси Бог. Ты, значит, сунулся.

– Так получилось, – ответил я. – Сам не рад.

– Рад, не рад… Не в этом дело, – голос у него был почти равнодушный. – Если тебя завтра где-нибудь найдут в столь же прохладном состоянии, мне-то что делать?

– Да перестань, – с досадой ответил я.

– Мне перестать несложно, – в голосе появились нотки раздражения. – Но перед дуэлью ты, как порядочный человек, обязан, пользуясь выражением предков, привести в порядок свои дела. В частности, оставить мне хоть какие-то инструкции.

– Какой ты деловой, – сказал я.

– Дурак ты, Антон, – ответил он. – Я же переживаю.

– А ты не переживай, – посоветовал я.

Он снова помолчал.

– Слушай, – проговорил он уже совершенно иным тоном. – Я тебя знаю. Только ради того, чтобы осчастливить меня этой актуальнейшей, но для меня практически бесполезной информацией, ты бы задницу от дивана не оторвал. Что от меня требуется?

– Действительно, мне кое-что нужно – но так, ерунда, тебе это раз плюнуть, – льстиво залопотал я. Он только покосился на меня. Взгляд был полон дружелюбной иронии.

– Ну, похоже, придется мне по меньшей мере начинать газетную кампанию за эксгумацию Андропова, – сказал он. – И желательно к утру чтобы было готово. Угадал?

– Нет. Мне нужны слухи и сведения о несчастных случаях, странных заболеваниях, исчезновениях и прочем подобном среди творческой братии города. Пока, во всяком случае, только города. Года за два последних. И отдельно разложить вот по какому параметру: кто из таких вот пострадавших собирался отчаливать за бугор, на время или навсегда – все равно. А кто – нет.

Журналист, словно бы и не услышав меня, продолжал некоторое время смотреть на гладкую и черную, будто нефть, воду Фонтанки, медленно и тяжело прущую к заливу. Потом опять присвистнул.

– Вот даже как, – сказал он.

– Похоже, так, – ответил я. – И ты совершенно точно предугадал – к утру чтоб было готово. На комп мне данные не сбрасывай. Распечатку передашь из рук в руки – договоримся, где пересечься завтра в первой половине дня.