Рафаэль

Сидя на скамейке возле ворот, зависаю в себе.

Не выдохнуть, словно все ребра переломали. Но с ребрами все в порядке. Разбито только лицо. Просто, не дышится. Не дышится и все тут. В груди горит…

В мою сторону идут кикеры. Скрещиваю демонстративно предплечья, отрицательно качая головой. Не хочу разговаривать. Не могу. Тормозят.

Ставлю локти на колени, закрывая ноющее лицо. Сердце так и бьется на разрыв, не желая успокаиваться после драки. Я дезориентировано смотрю на выезд. Начинает биться еще больнее. Агония какая-то. Невыносимо.

Намутил я, короче… А теперь не отмоешься. А еще я не вижу смысла отмываться. Она уехала. Правильно. Молодец. Не для меня девочка. Вот и все. И отмываться перед ней не надо.

Все же по-честному. Я эту яму выкопал, я в нее и урылся. Не хочу, чтобы она была рядом и хавала вместе со мной! Она «выплюнет» меня. Динка — кремень. У нее на мне свет клином не сошелся. «Живем дальше», как она говорит.

И объясняться, убеждать ее… Ничего не хочу.

Мне так плохо в этом состоянии, что хочется дорвать себя. А как? Только один есть способ — вернуться туда, откуда я выскочил зачем-то.

Замутил историю с Динкой, идиот. А не надо было этого. Ни ей, ни мне. И у всех было бы все хорошо. И у нее. И у меня. А сейчас плохо у всех…

Кислицын предупреждал, что так будет. А мне казалось я все удержу под контролем. И что теперь? А теперь все. Лажаешь, Дагер. Все время лажаешь. Не моя сторона. Не вывожу я в играх за свет. Я так не умею жить. Я хочу в свою тьму. Там проще. Там легко дышится и нигде не горит. И с кикерами я поэтому говорит не хочу.

«Серафима, забери меня, пожалуйста, мне плохо». Отправляю.

— Рафаэль… — подходит ко мне медсестра. — Покажи лицо.

Лениво поднимаю голову.

Вытирает антисептическими салфетками.

— Не ожидала от тебя.

Я и сам не ожидал.

— Лед, — протягивает замороженные в пакете кубики.

— Не надо мне.

Не хочу. Мне не хочет лечиться и пить обезболивающие. Мне хочется чего-то обратного.

— Психолог хочет с тобой поговорить.

— О чем? О технике безопасности пользования рукоходом? — ухмыляюсь зло. — Я почитаю…

— Прекрати! Все же понимают, что это была драка.

— Не было драки, — подсаживается рядом Паша. — А можно мне лед?

Забирает упаковку.

— Ладно, сидите, миритесь, — уходит медсестра.

Охрана не сводит с нас глаз. Воронин прижимает пакет к разбитому лицу.

— Чего сдулся-то? Объяснишься с ней…

— Нет.

— Что — нет.

— Не буду я объясняться, меня устраивает все. Пусть думает, что я.

Закрываю глаза. Прооравшись внутри, спокойно открываю.

— Странный ты чувак, Раф. Хрен тебя разберешь. Каждый раз кажется, понял, что ты за фрукт, а ты снова выдаешь что-нибудь такое, что ломает картинку. И вот опять сейчас удивил. Может, ты шизик?

— А я социопат, да! — перевожу на него равнодушный взгляд. — Не испытываю чувства привязанности к людям. Только любопытство. Сломать, посмотреть, выкинуть. Все.

— Дурак ты, а не социопат. Тебя ж как грелку порвало, чуть не убил меня.

— Затмение. У нас бывает.

— Да дело твое. Мне вообще-то похрен. Я тоже — социопат. Примерно такой же как ты. Давай… — тянет руку.

— Давай… — пожимаю. — Без обид?

— Ну что ты! Было любопытно посмотреть, как поломался ты сам. Спасибо за шоу! — играет бровями. — Кстати, можешь полюбоваться со стороны. Наши добрые товарищи засняли драку и выложили в чат.

Ааа… Шоу про шоуменов! Все правильно. Все логично. В финале всегда снимают фильм, про то, как снимался фильм.

«Ты крутой! — поднимаю взгляд вверх. — Наказал типа, да? Окей, принято. Ты Динку там береги, я складываю крылья.»

Паша уезжает первым, его тоже забирают, следом — я. Ложусь на заднее сиденье машины. В прозрачном люке мелькает небо. Поднимаю вибрирующий телефон к лицу.

— Слушаю.

— Братишка, привет!

— Привет, Дан.

— Как дела у тебя?

— Лучше всех.

— А голос чего убитый? Одиннадцатую не сделал? — смеется в трубку.

Перевожу взгляд на люк, ловя взглядом небо.

«Глумишься, да?»

— Раф? Связь глючит… — слышу раздраженный голос Даниэля.

Пускай лучше «глючит связь». Скидываю вызов. Отключаю телефон.

Вдыхаю, вдыхаю… Быстрее, глубже. Но становится только хуже. Как плитой грудь придавило.

— Рафи? — с ужасом на лице встречает меня Серафима. — Что случилось?!

— Все хорошо, правда. Я пойду, посплю.

Я сбегаю от Серафимы. По той же причине, что и от кикеров. От них всех только хуже. Они мне не дают забить на происходящее и отпустить его.

И до ночи я маюсь, пытаясь уснуть. А потом беру скрипку и валяясь на спине, не включая ее, играю по молчаливым струнам смычком. Потому что балкон открыт, а я не хочу, чтобы Дина слышала.

Маюсь, маюсь…

Запрещаю себе выходить на балкон. Смотреть в сторону ее окон. Я жду, когда станет легче. Но становится только хуже. Переворачиваюсь лицом в подушку и ору в нее.

Включаю телефон. Это можно. Звонить некуда, даже если дрогнет палец. Включаю головоломку. Это всегда помогает… Но сейчас ничего не помогает.

Подскакиваю на ноги, подхожу к окну. Не горят ее окна. А это не твое больше дело, Рафаэль. Отколись от нее.

А как?! Если я полностью превратился в ее версию ангела.

Хватаю права Дана и его деньги. Короче… Ты знаешь — как, Рафаэль. Ты знаешь один роскошный ад, в котором легко горят бабки, крылья, чувства!

Дорожку туда мне тоже проложил Дан. Я не завсегдатай. Но изредка «горю» там по-жоденькому в компании безотказных кошко-девочек. За полночь тихо ухожу из дома. И скидываю смс в это злачное место, где любые удовольствия за мои деньги. Я еду туда. Выжигать Динкину версию меня.

Дина

Мы едем в сторону моего дома. Или, подождите… Нет, конечно. Это дом Дагеров теперь. Громкий звук работы двигателя и шлемы мешают мне спросить — зачем?

Но останавливаемся мы не доехав. Возле одного из респектабельных домов. Поскромнее, чем у Дагеров. Примерно такой же, как наш. За стальными прутьями кованого забора лает, виляя хвостом большая собака.