– Господи помилуй, это никакой не пенис, это же сжатый кулак! – воскликнула Полли. – Почему все говорят, что это пенис? Мне кажется, так очевидно, что это сжатый кулак!

Джек наклонился пониже, чтобы разглядеть рисунок более внимательно.

– Да, вроде бы похоже на кулак, вполне может быть, что и кулак, – сказал он.

Следует, однако, иметь в виду, что на татуировку он, конечно, не смотрел. Он использовал свою выгодную позицию для того, чтобы взглядом поглубже забраться к Полли под сорочку. Когда Полли решила продемонстрировать свою татуировку, она прекрасно понимала, что обнажает при этом грудь гораздо сильнее, чем требуется для осмотра рисунка. И она прекрасно знала, куда Джек запустил глаза. Полли вообще очень тщеславно относилась к своей груди. Она считала ее едва ли не лучшей частью своего тела. Не то чтобы эта грудь была большой и все такое, но форма груди была просто точеной, можно сказать – нахальной. Возраст совершенно не повлиял на форму ее грудей, которые вполне могли стоять торчком без всяких вспомогательных средств.

Полли чувствовала дыхание Джека на своем плече. Оно было горячим и влажным – и казалось несколько учащенным. Не то чтобы Джек задыхался, но и нельзя было сказать, что он дышит ровно. Полли знала, что она тоже дышит не совсем ровно и что ее грудь под воздействием взгляда Джека начала несколько трепетать. Она также знала, что произойдет с ее телом в следующую минуту. Совершенно спонтанно ее соски под сорочкой начнут набухать. Такое случалось с ними всегда, когда она чувствовала себя возбужденной, и Джек, разумеется, об этом знал.

Даже сквозь сорочку Джек мог видеть начавшийся процесс, и это всколыхнуло в них новые воспоминания. Раньше в этот самый момент он, как правило, сдирал с нее сорочку и начинал жадно целовать эти восхитительные потемневшие розовые пуговки.

Но он этого не сделал. Он вернулся на свое место и с жадностью глотнул из своего стакана.

– Да, в те дни мы оба должны были делать что-то установочное, – сказал он.

В первую минуту Полли даже не поняла, о чем он говорит. Она уже успела потерять нить разговора, который они только что вели. Слегка смущенная, она поправила свою одежду, прикрыла плечи. Она знала совершенно точно, что он очень хотел до нее дотронуться. Она знала также, что позволила бы ему это сделать. И знала, что он об этом знает. Ее тело выдало все ее внутренние желания. И тем не менее он ее не тронул. Вместо этого он снова решил продолжить разговор. Он отступил на другой конец комнаты, явно желая сохранить между ними дистанцию. Он решил подавить свои желания. Полли не могла понять почему.

– О да, все правильно, – продолжал Джек. – Мы оба должны были в те дни идти на компромиссы.

– И на какие же компромиссы должен был идти ты? – едко спросила Полли. – Я могу тебе напомнить, что в то время все делалось исключительно по твоему желанию.

– Ну, знаешь, к примеру, я не могу сказать, что получал особое удовольствие, когда находил в ванне замоченные тобой гигиенические салфетки.

Годы ничуть не охладили их непримиримых противоречий по этому пункту. И теперь снова тот старинный спор всплыл на поверхность.

– Это потому, что ты испытываешь страх перед менструацией! – веско сказала Полли. – Ты боишься той древней мистической власти, которую имеет над тобой вагина!

– Нет, Полли, это потому, что стирать в ванне гигиенические салфетки просто вульгарно.

Полли никогда не могла понять эту точку зрения. Она считала ее столь же оскорбительной для себя, как ему казались оскорбительными ее гигиенические мероприятия.

– Что? Ты хочешь сказать, что менее вульгарно выбрасывать окровавленные салфетки прямо в наши и без того переполненные отходами реки?

Это был нетрудный вопрос. Джек мог на него ответить.

– Да, – сказал он. – Гораздо менее вульгарно.

– Ты это серьезно? – спросила Полли, снова попадаясь на его удочку, как она попадалась всегда. – Ты правда считаешь, что если женщина избавляется от побочных продуктов своей жизнедеятельности, осознавая при этом всю полноту своей ответственности и используя все имеющиеся под рукой ресурсы, то это гораздо вульгарнее, чем просто выбрасывать использованные тампоны в канализационную систему? Вульгарнее, если моря начинают засоряться целыми рифами этих тампонов вперемешку с презервативами? Вульгарнее, если рыбе приходится питаться туалетной бумагой?

Джек должен был признать, что это действительно более сложная проблема.

– Хм… ну, может быть, почти такая же вульгарная, – ответил он.

– Господи! – вспылила Полли. – Ты ведь военный! Я думала, что уж ты-то, по идее, должен быть совершенно спокоен при виде крови!

Как мог Джек объяснить ей, что для него существует большая разница между настоящей кровью, мужской кровью, которая течет из ран, и той, которую оставляет в ванной комнате менструирующая феминистка. Он знал, что его точку зрения совсем не обязательно считать похвальной и признавать единственно верной, но тем не менее он чувствовал именно так.

– Видишь ли, Полли, мы смотрим на вещи по-разному. И так было всегда. Я очень сожалею, но это факт.

Полли улыбнулась. Джек был явно смущен, а таким она видела его редко.

– Как там говорится в таких случаях? – мягко спросила она. – Противоположности притягиваются?

И тем самым они вновь оказались в той самой точке, с которой только что съехали. Их взгляды встретились. Манящая постель была рядом. В воздухе чувствовалось любовное напряжение. Пальцы Джека, вцепившиеся в стакан, побелели. Полли показалось, что стакан сейчас просто хрустнет. Она видела, как он борется со своими желаниями. И не понимала, зачем он это делает. Она решила надеяться на то, что он сдастся.

– Ты выглядишь потрясающе, Полли! – с бьющимся сердцем произнес Джек.

– Спасибо. – Полли смело встретила его взгляд. – Ты тоже.

Джек ничего не ответил. Он просто не мог придумать, что сказать. Конечно, он знал, что ему следует сказать. У него было дело, и поэтому он к ней пришел. В его прошлом имелись кое-какие вещи, которые знала только Полли. И помочь в которых тоже могла только Полли. Что Джек должен был сделать, так это задать вопросы, ради которых он, собственно, и пришел. Но что он хотел сделать, так это заняться с ней любовью.

– Я рада, что ты вернулся, – сказала Полли.

Полли улыбается.

Полли хмурится.

Полли зевает на автобусной остановке.

Мать Питера знала эти фотографии почти так же хорошо, как и сам Питер. Часто, когда его не было дома, она невольно оказывалась в его комнате, где подолгу стояла, окруженная изображениями этой женщины, чье существование так отравляло ее собственное. Она знала, как ужасно быть матерью ребенка, который пошел по неправильному пути, постоянно оглядываться назад на свою жизнь в поисках того момента, когда произошла перемена.