Для Виктора эта работа была полезным стажем. Ну и ясно, в скобках, что ему-то шла зарплата. Иностранец! А студенты-аспиранты были простые советские крепостные. Между ними пролегал водораздел.

Стоя со студентами в очереди, чтобы поддержать их дух, он напевал им, комментируя по-русски, скабрезные французские куплетики про пупок жены полицейского. Все хихикали.

За их шумной группой стояла смирная девчоночка: очки, стрижка, вывязанный из каких-то шишек зеленый свитер. Очки, однако, были тонкие и нежные, не в пример громоздким пластмассовым агрегатам, которыми загораживались лица его студенток-романогерманочек. Лицо у этой было прекрасно видно. В пандан очкам, тонкое… Виктор остановил на ней взгляд, понять, почему девчонка выглядела такой чужой всему и перепуганной.

Только потом, узнав ее и ночью и днем, в эйфории и в унынии, в трезвости и в кураже, он понял, как фатально недораспознал Антонию в первый день. В ней не было места страху. О ее бесстрашии они вдвоем шутили, что, надо полагать, у Антонии в мозге отсутствует миндалевидное тело. В газете описывался научный казус: человек без амигдалы нетрепетно жил среди крокодилов. Нет, мотал головой Виктор, миндалина отвечает и за сексуальность. А с этим у тебя супер-экстра-о’кей! Может быть, безудержная отвага — следствие кесарева рождения. Кто не прошел через родовые пытки, бесшабашен потом всю жизнь.

Когда Виктор с ребятами подписали последние бумажки и вывалили курить во двор, Антония, быстро подавшая документы, села со своей самокруткой на солнышке близко от их бивака. Сдавленно три раза чихнула. Смешная малявка, откуда эти ужимки, косяки, табачок? Ребята повернули головы вместе с Виктором и шепнули ему: «Иностранка, вроде бы итальянка». — «Откуда известно?» — «Прикид и фейс».

Французскую группу кликнули на инструктаж. Опять будут объяснять про «режимный период». Дважды в день обходить этажи, гостиничные холлы. При обнаружении посторонних предметов… Посторонние предметы, как острили студенты, предполагались трех видов: подрывная литература, взрывчатка и сифилис.

— И ведь были правы. Никто не верил, а они были правы насчет подрывной литературы, — качнул головой Виктор и стукнулся левым виском о металлическую щеколду таксишного окошка. — Это и была наша фальшивая «Правда», которую мы раскладывали по столикам в гостиничном фойе.

Виктору как иностранцу не полагалось ходить на идейные пятиминутки. Они остались сидеть на улице вдвоем. Девчонка пододвинулась ближе на нагретом бордюре. Оглянулась по сторонам (видимо, уже пожила в СССР и знает, что любой контакт запримечивается) и, почти не разжимая губ, прошелестела:

— Ты хочешь майку «Роллинг Стоунз»?

Виктор офонарел и не мог подобрать ответ. Его молчание, по-видимому, было истолковано как согласие. Девчонка подняла свитер, пахнуло теплым ягненком, внизу и впрямь была поддета какая-то маечка, и наконец Виктор хоть минимально врубился. Лично ему до сих пор не доводилось ни покупать, ни толкать шмотки на черном рынке. Но черный рынок тут — основа параллельной экономики. Туши для глаз, знал Виктор, в продаже нет. Советские девицы покупают самоваренную плиточную тушь у цыганок в общественных туалетах, а потом, намазав этой жирной копотью глаза, по полчаса разбирают ресницы иголками. Да если бы в одной туши дело. Большинство вещей не было возможности купить. И в детстве Виктора так было. Ну, как у Оруэлла: «Сколько он себя помнил, еды никогда не было вдоволь, никогда не было целых носков и белья, мебель всегда была обшарпанной и шаткой». Виктор читал недавно, что Мандельштаму в Петрограде удалось «выбить» свитер у Максима Горького, ответственного за снабжение. Однако насчет брюк писатель договориться не смог. Горький вынес вердикт о Мандельштаме: «И так обойдется». И брюками с ним поделился еще не расстрелянный Гумилев.

Тем не менее все, что надето на студентах, — не из советских магазинов, где снулых расцветок хламиды заполняют всю выкладку за плечами суровых продавцов. На студентах, на каждом, надето заграничное: джинсы (Виктору говорили, что приходится отдавать от стипендии до трех стипендий за такие штаны), майки, курточки, часто сумки (чаще, правда, — самодельные, как и свитера), и у всех у них какие-то не встречающиеся в советской торговле кеды.

В тех, кто одет был больше по-советски, полыхала гордыня непомерная. Они пуще прочих фонтанировали, организовывали студенческие дискуссии, выпускали пародийные спектакли, музицировали на гитаре без устали и слагали зажигательные куплеты на музыку известных рок-опер. Например, «Павлик Морозов — суперстар».

Коллективизацию сорвали…

Наш колхоз не выполнил свой план!

Что же будет есть товарищ Сталин — товарищ Сталин,

Этот стоеросовый чурбан?

Пусть оправит на себе толстовку

И нашлет на нас отряд Чека!

Все мы провернули очень ловко — очень ловко,

На Чека нам просто начихать…

Или еще, к примеру, создали ораторию на тему, заявленную Владимиром Ильичем Лениным в его знаменитом высказывании: «Мало расстреливаем профессуры».

Не все творчество бурлило оттого, что у кого-то не было хороших джинсов и импортных сигарет. Но этот фактор свою роль играл.

Короче, он решил купить у незнакомки майку: естественно, для того, чтобы продолжить разговор с пугливо-непуганой очкастой особой.

— Ты хочешь майку «Роллинг Стоунз»?

— А сколько? — спросил Виктор одними губами.

— Это гратис. За тренировку по русскому языку.

Положение становилось очаровательным. Девушка, выжимая максимум из каждого ей известного русского слова, которых общим счетом было сотни четыре на круг, пояснила ему (они пересели на ступеньки под какими-то натянутыми цепями, чтоб серьезнее обсудить соглашение), что подписала контракт на два месяца на работу в «Космосе» переводчицей с итальянским. Родители живут в консульском доме. Отец работает в России по линии Международной организации труда. Она нанялась переводчицей, но ее беспокоит неидеальный уровень разговорного русского. Насчет неидеального — это был эвфемизм. Оба прыснули. И вот она думает, что пусть какой-нибудь местный гид-переводчик поготовит ее. Есть еще месяц до заезда туристов. За месяц можно бог знает сколько нагнать. Она согласна давать ему вещи — джинсы, майки и прочий итальянский прикидон из своего гардероба. Есть жвачка. Вот, эту сумку ты тоже скоро сможешь получить. Ну как? Нормальное предложение?

— Ну ясно, нормальное, — ответил Виктор.

И они ушлепали гулять по выставке народных достижений. Виктор, как правильный москвич, предложил показать ее иностранке. Даром что никогда не видал этой выставки сам. Не беда: веселил синьорину, вышучивая фотографии ударников коммунистического труда на щитах вдоль пышной входной аллеи.

— А у вас в Италии, наверное, вешают ударников капиталистического труда?

— Вешают, это убивают, impiccano?

Виктор удивился, что Антония не удивляется на «ударников», но сообразил, что у нее отец профсоюзник. Поэтому она удивляется на «вешать». Русский у нее — пассивный — был не так уж скуден. Все-таки нахваталась. Хотя норовила вставлять к месту и не к месту «обдолбаться», «крейзануться» и, о ужас, называла Виктора «чувачок». Пришлось это пресечь. Обучалась она, впрочем, быстро и весело.