– Ой, – обрадовался он, – Петрович, да это же она, Жанка! Которую я у бассейна подсадил!

– Которую ты упустил! – разозлился Петрович. – И найти не смог! Постой, ты про Жанку говоришь, которую с ритуала привезли и она тут три дня ошивалась, а потом сбежала в бассейн?

– Ну да, ребята ее тут оставили…

– Так это не она! – отрубил Петрович. – Фигурой похожа немного, а лицо другое.

– Ну, значит, в бассейне ее с той, другой, перепутали! – сообщил бесхитростный Валентин. – Фигуры похожи, татушки такие же, купальники, на голове – шапочка, вот они и обознались.

– Заткнись… – прошипел Петрович, схватил телефон и вышел, пробормотав что-то насчет плохого сигнала.

Петрович вышел из цеха на улицу. На пустырь опускался густой, плотный туман. Он зябко поежился, немного отошел от крыльца и снова достал телефон. Здесь сигнал сети был достаточно сильный, и он набрал знакомый номер.

В трубке раздался резкий, властный женский голос:

– Что еще? Я же велела не звонить по ерунде! И вообще не звонить!

– По ерунде? – переспросил Петрович.

Он пытался говорить так же резко и решительно, но эта женщина всегда вызывала у него невольный трепет, в чем он даже себе не признавался. Но сейчас он взял себя в руки, и голос его не дрогнул. Да, умеет все-таки Вдова подчинять себе людей, даже с ним у нее получается. Не всегда, правда.

– По ерунде? – повторил он ровным голосом. – Вот уж не думаю, что это ерунда! Обстоятельства изменились. Ты должна приехать на фабрику.

– Что еще за обстоятельства? – недовольно процедила женщина, однако раздражения в ее голосе поубавилось.

– Обстоятельства очень серьезные. Не хочу говорить по телефону. Приезжай немедленно.

Похоже, его собеседница прониклась важностью момента. Во всяком случае, она не стала больше задавать вопросов и возражать, только коротко бросила:

– Жди!

Услышав гудки отбоя, Петрович спрятал телефон в карман и хотел вернуться в цех, как вдруг почувствовал, что он не один.

Сердце тревожно забилось в предчувствии опасности. Петрович насторожился, нащупал рукоятку пистолета и только после этого поднял голову и опасливо огляделся.

Туман вокруг сгущался. Вдруг порыв ветра раздвинул его, и Петрович увидел, что в нескольких шагах от него стояла большая лохматая дворняга с проплешиной на боку. Одно ухо у нее висело, другое победно торчало к небу, глаза были разного цвета.

– Тьфу ты, черт! – Петрович невольно усмехнулся – надо же, какая-то дворняга, а он подумал невесть что.

Он развернулся и шагнул к двери, но вдруг услышал за спиной глухое угрожающее рычание. Черт бы ее побрал! Еще набросится сзади, укусит… а что, если она бешеная?

Петрович повернулся лицом к собаке, грозно прикрикнул на нее:

– Пошла вон!

Дворнягу, однако, его окрик не остановил, а подействовал, как красная тряпка на быка. Она переступила лапами, словно готовясь к прыжку, снова зарычала и приоткрыла пасть, обнажив неожиданно крупные и острые клыки.

Петрович подумал, не пристрелить ли ее от греха.

Однако он не хотел стрелять на фабрике – еще услышит кто-нибудь из местных жителей, позвонит в полицию. Вряд ли они приедут, но все же отметят, что был сигнал. А Вдова недвусмысленно дала ему понять, что интерес полиции к фабрике и всему, что там происходит, ей не нужен. Совсем не нужен. Да и ему тоже.

Кроме того, стрелять по бездомным собакам – это как-то несолидно. Можно даже сказать, стыдно. Как будто он испугался такой ерунды. Потом пацаны будут над ним смеяться. Не в лицо, конечно, за спиной – но все равно неприятно.

Поэтому Петрович не воспользовался пистолетом, а наклонился, поднял камень и швырнул его в дворнягу. Собака легко отскочила в сторону – камень ее даже не задел. А рядом с ней вдруг из тумана появилась вторая – здоровенный черный пес с маленькими горящими глазами. Похож на ротвейлера, только очень грязного и запущенного.

– Пошли вон! – крикнул Петрович и попятился.

Он прикинул расстояние до крыльца. Пожалуй, можно успеть добежать, прежде чем собаки догонят его…

И тут возле крыльца возникла еще одна собака – огромный датский дог с разорванным ухом и кровоточащей ссадиной на боку. Дог опустил голову и двинулся навстречу Петровичу.

Теперь было уже не до смеха. Ему приходилось слышать о сворах одичавших собак. Они могут быть опаснее волчьей стаи, потому что собаки не боятся людей и хорошо знают их привычки. Они не боятся даже огнестрельного оружия. А тут собаки все как на подбор здоровенные и злющие…

Он завертел головой и увидел, как из тумана проступают, словно на фотографии, погруженной в проявитель, еще несколько собак – большие и маленькие, они окружили Петровича тесным кольцом. Их было десять… двенадцать… нет, даже больше…

Теперь он и рад был бы воспользоваться пистолетом – но боялся делать резкие движения. Да против такой большой стаи пистолет и не поможет – пока стреляешь в одну собаку, остальные тебя растерзают.

Петрович застыл – и собаки тоже остановились, не приближаясь и не удаляясь, только рычали и скалились. Минута шла за минутой, но ничего не менялось. Собаки не двигались, словно чего-то ждали.

У Петровича от неподвижности затекли ноги. Он переступил – и собаки снова зарычали и придвинулись. Оставалось только ждать…

Петрович вышел.

Я осталась наедине с Валентином.

Этим моментом нужно воспользоваться. Валентин – дурак набитый, его можно обмануть. С Петровичем такое не пройдет. А если здесь появится еще кто-нибудь… нет, если действовать, то только сейчас, пока мы с этим идиотом один на один! И даже на моей стороне преимущество – ведь у меня на шее заветная ладанка…

Но действовать надо быстро – Петрович вышел поговорить по телефону, он вот-вот вернется.

Я почувствовала на груди живое тепло – ладанка давала понять, что поддержит меня, поможет.

– Валя, Валя! – проговорила я жалобно. – Дай мне попить, горло пересохло!

– Обойдешься! – ответил он мрачно.

Видно, ждет от меня какого-то подвоха – и правильно делает.

– Валя, Валечка! – не сдавалась я. – Ну ты же не зверь! Не садист! Не мучай меня попусту! Ужасно пить хочется! Дай мне глоточек! У тебя же есть вода, я видела!

– Заткнись! – оборвал он меня.

– А я тебе что-то дам…

– Что ты мне можешь дать? – осведомился он без особого интереса. Но все же спросил, а это уже кое-что.

– Одну очень ценную вещь!

Он не ответил, но само молчание стало заинтересованным.

Я тоже держала паузу, и он первый не выдержал:

– Что у тебя есть? Ничего у тебя нет, а если есть, я сам заберу. Кто мне помешает? Ты, что ли?