«Бесценный друг мой! Часто вспоминаем тебя, как ты бываешь у нас и ведешь с нами беседу о Боге. Тяжело без тебя: не к кому обратиться с горем, а горя‑то, горя сколько! Вот моя мука. Николай меня с ума сводит. Как только войду в собор, в Софию[448], и увижу его, то готова на стенку влезть, все тело трясется… Люблю его… Так бы и бросилась на него. Ты мне советовал поосторожнее поступать. Но как поосторожнее, когда я сама с собою не могу совладать… Ездим часто к Ане. Каждый раз я думаю, не встречу ли я там тебя, мой бесценный друг; о, если бы встретить там тебя скорее и попросить у тебя советов насчет Николая. Помолись за меня и благослови. Целую твои руки. Любящая тебя Ольга»[449].

Все три Ольгины сестры писали Григорию не менее доверительные письма. В марте того же года Татьяна отправила ему письмо, в котором спрашивала, как скоро он вернется из Покровского, и выражала пожелание навестить его там всем вместе. «Когда же настанет это время? — нетерпеливо вопрошала она. — …Нам без тебя скучно, скучно». Слова Татьяны повторялись и в письме Марии, которая писала Григорию, что она тоскует в его отсутствие и что жизнь ей кажется такой скучной без его посещений и тебя я целую». Даже обычно несговорчивая Анастасия требовала сообщить ей, когда она снова увидит Григория:

«Я люблю, когда ты говоришь нам о Боге… Часто вижу тебя во сне. А ты меня во сне видишь? Когда же ты придешь?…Скорее езжай, я стараюсь быть пай, как ты мне говорил. Если будешь всегда около нас, то я всегда буду пай»[450].

Четыре сестры Романовы вели такое уединенное существование, что к 1909 году им, постоянно находившимся только в обществе друг друга, кроме редких и случайных встреч с другими детьми из императорской семьи, в значительной степени приходилось полагаться на дружбу взрослых: их тети Ольги, нескольких офицеров, прислуги и фрейлин — и сорокалетнего развращенного и набожного авантюриста, чье продолжающееся влияние на их семейную жизнь уже заронило семя для их окончательного уничтожения.

В конце лета 1909 года у сестер Романовых наконец появилось нечто увлекательное, что они ожидали с нетерпением: поездка к своим королевским родственникам в Англию. Она была их первым по‑настоящему официальным зарубежным визитом, если не считать частных поездок всей семьей к дяде Эрни в Дармштадт и Вольфгартен. При пересечении Северного моря яхта «Штандарт» встретилась с сильными ветрами с юга, и море было очень неспокойное. Всех детей укачивало, да и многих из царского окружения тоже[451]. Экипаж сделал из пледов и подушек спальное место для детей там, где качка корабля меньше всего ощущалась. Но Татьяна по‑прежнему ужасно страдала. Она всегда была очень подвержена морской болезни, иногда ее укачивало, даже когда яхта стояла на якоре. Для нее привезли «целый чемодан специальных средств от укачивания из Америки», но ничего не помогало[452]. На пути в Англию семья ненадолго остановилась в Киле, чтобы навестить сестру Александры Ирэну и ее семью, затем они побывали с трехдневным визитом у президента Франции Фальера в Шербуре, где их встречали с обычной пышностью: оружейными салютами, толпами народа, флагами и множеством оркестров, исполняющих «Марсельезу». По завершении этих трех дней, которые прошли в дипломатических встречах, официальных обедах и на смотре французского флота (девочки были в восторге, что им позволили сделать своими любительскими фотоаппаратами фотографии французских подводных лодок), «Штандарт» наконец взял курс на Англию[453].

Николай и его дядя Эдуард VII в прошлом году уже встречались и в течение трех дней в отеле «Ревал» обсуждали способы реабилитировать Россию в глазах мирового сообщества после ужасных событий 1905 года, в то время как повсюду усиливались разговоры о вероятной войне с Германией. Нынешняя встреча предоставляла также возможность долгожданного воссоединения семьи. Однако были и препятствия для ее осуществления: готовящийся визит царя вызвал серьезную обеспокоенность британского парламента и национальной прессы, обеспокоенность значительно большего масштаба, чем при визите императорской семьи в 1896 году. После событий 1905 года британские радикальные организации объявили Николая жестоким тираном, который держит народ России под гнетом самодержавия. Когда в Великобритании шла подготовка его визита в страну, социалисты на митингах, проходивших на Трафальгарской площади и в других местах, развернули кампанию по очернению деятельности Николая. В их выступлениях приводились свидетельства столыпинских репрессий в отношении политических активистов. Таким образом, Николая II пытались представить воплощением зла: «Царь «Кровавого воскресенья», царь Столыпина, царь погромов и черносотенцев»[454]. Приближавшийся визит расколол общественное мнение в Великобритании, хотя господин Хардинг, постоянный заместитель министра иностранных дел, и объявил большую часть протестов попыткой запугивания и пренебрежительно назвал демонстрантов с Трафальгарской площади разношерстным сборищем из «пяти сотен французов, шести сотен немецких официантов, нескольких русских евреев и итальянских торговцев мороженым»[455]. Одним из наиболее рьяных противников визита Николая был лидер лейбористов Кейр Харди, который организовал сбор 130 резолюций протеста от социалистических групп, школ, евангелических обществ, профсоюзов, пацифистских групп и филиалов лейбористской партии и Женской лейбористской лиги. Эти резолюции с осуждением готовящегося визита были отправлены министру внутренних дел[456]. На собраниях некоторых особенно радикально настроенных групп звучали открытые призывы к убийству Николая, если он посмеет ступить на английскую землю.