Она опасалась, что ради такого образа жизни Хардвуд придется покинуть, но город пришелся ей впору.

И потом, у нее был Ториан. Удивительно уживчивый, поразительно энергичный в постели даже после стольких лет брака — и постоянно озадаченный и озадачивающий, когда речь шла о жизни во второй половине двадцатого века. Он удивлял тем, чего желал и чего не желал, тем, что мог сделать, и тем, чего не мог. Наедине с женой он был откровенен до грубости, пока речь не заходила о его собственном прошлом; он просто не считал нужным общаться на эту тему, и Карин пришлось оставить расспросы. Ториан, если его попросить, мог с успехом неделю заменять Карин на кухне, без звука заправлял за собой постель и стирал, но ни под каким соусом не соглашался заниматься уборкой полов где бы то ни было в доме, разве что в амбаре. За исключением тех немногих случаев, когда Торри делал нечто по-настоящему опасное, например, играл, едва начав ходить, с выдвижным ящиком, где хранились ножи, Ториан не поднимал на ребенка руку, однако добился того, чтобы сын научился не только спортивному, но и боевому фехтованию.

Что ж, теперь ясен смысл этого странного требования. Безумные истории Осии, которые всегда начинались так, как если бы они были сказками, обернулись правдой. Ториан и впрямь оказался чем-то вроде профессионального поединщика, и он попал в беду, освободив Осию — и похитив эти самые золотые монеты с незнакомым лицом на аверсе. А теперь все они попали в беду.

Да, Карин было страшно: нападение Сынов напугало ее сильнее всего, что она испытала в своей жизни, но Ториан появился прежде, чем Сыны успели утащить ее, и даже с ножом у горла он все уладил.

Ее Ториан всегда справлялся с неприятностями.

Карин Торсен откинулась назад и улыбнулась мужу, который сидел в экипаже и наискосок от нее. Ехавший с ними охранник не хотел, чтобы супруги размещались друг против друга, и был достаточно умен, чтобы не садиться рядом с Торианом, поскольку тот, даже скованный, добрался бы до солдата. Но со скрученными спереди запястьями, со скованными лодыжками, привязанными к толстой латунной скобе в полу экипажа, он не мог лягаться; тонкая проволока, обвивавшая шею, тоже была прикручена к скобе над его головой. Если бы пленник попытался встать с сиденья, он бы сам себя удушил.

Ториан ободряюще улыбнулся в ответ.

Экипаж повернул, и за окном снова не стало видно дороги. Карин показалось, что они висят в воздухе над уступом.

Однако на сей раз за поворотом открылся Город.

Было похоже на то, что Фалиас высечен из верхней части горного кряжа ремесленником-исполином, который просто взял и срезал все ненужное. Шпили и башенки возносились высоко, но не выше, чем вздымался бы неровный горный хребет. Стены с пробитыми в них окнами смотрелись вырезанными в склоне уступами: их опоясывали валы и балюстрады или окружали небольшие, отлого понижавшиеся дворики, которые служили крышами нижним этажам.

Карин ожидала увидеть нечто строгое унылого серого цвета, однако Город сиял зеленью и золотом. Отдельные дворики скрывались в тени огромных деревьев или хитроумно устроенных садов; дворики нижних уровней были просто огородами или золотящимися пшеничными полями, которые, несмотря на высокогорье и террасообразный вид, напомнили Карин поля вокруг Хардвуда.

Впереди и вверху показались врата из толстых дубовых брусьев: нефритово-зеленая патина покрывала их латунные части. Проход за воротами был вырублен в самой горе.

Ториан улыбнулся жене.

— Это нечто, не правда ли? — произнес он на берсмале и сразу перешел на английский: — Если мне представится возможность, я сбегу один, а потом вернусь за тобой, не отчаивайся, — проговорил он, подняв связанные запястья с таким видом, будто указывал на что-то за окном.

— Вам надлежит молчать, — произнес страж на берсмале. — Успеете наговориться с Его Пылкостью.

Охранник был человек немаленький, крупнее Ториана, и носил черно-алую форму Дома. Однако его единственным оружием была короткая дубинка с рукояткой, обмотанной кожей. Кто бы ни был здесь главным, Бранден дель Бранден или Херольф, он знал, что делает.

«Только дайте моему Ториану меч, — подумала Карин, — и он вам покажет».

Но нет, это неправда. Ториан — человек, а не природный катаклизм. Он прибьет этого громилу на ходу и проложит себе дорогу через дюжину — а то и больше — таких же. Но сейчас их больше дюжины, и у них луки…

Карин сделала над собой усилие, чтобы не выпрямиться.

— Делай, что должен, — сказала она.

Бранден дель Бранден уже вылез из своего экипажа и шел к воротам. Сбоку в косяк была вделана латунная дощечка, неуместно яркая и сияющая. Длинный дверной молоток покоился в стенной выемке. Бранден взял его и, осторожно взмахнув им раз, другой, третий, сильно ударил в дощечку.

Бум-м-м-м… Казалось, звук отдается эхом внутри горы. Бум-м-м-м…

Из-за зубцов надвратного парапета змеился дымок, донося до Карин запах, напомнивший ей, как это ни глупо, картофель фри. Она пожала плечами.

Над парапетом возникло чье-то лицо. Человек что-то невнятно сказал Брандену дель Брандену, который ответил словом и жестом.

Ворота разошлись, бесшумно повернувшись на невидимых петлях, и процессия проследовала внутрь.

Они оказались во дворе — за недостатком более подходящего слова — размером с футбольное поле: здесь воняло лошадиной мочой и навозом. Однако Карин нашла эти запахи успокоительными.

Понятно, откуда пахнет лошадями: прорезанная в горе высокая арка служила входом в конюшни, а узкий проход, вдоль которого поверху тянулись зубчатые парапеты и в который с трудом прошли бы трое в ряд, вел в сам город. Солдаты за парапетами сильно усложнили бы задачу армии вторжения, даже если это был бы единственный рубеж обороны.

Все здесь казалось знакомым, хотя Карин не могла вспомнить, где она видела это или где прочла. Откуда она знает, что проход несколько раз повернет, а затем, расширившись, плавно изогнется, и что и повороты, и изгиб готовят немало сюрпризов захватчику?

Карин покачала головой. Ладно, пустяки.

Во дворе их ожидали солдаты в уже знакомой черно-алой форме Дома Пламени, каждый из которых щеголял парой нарукавных повязок, украшенных изображением пламени, которые Карин тоже уже где-то видела, но никак не могла вспомнить, где именно.

За окном экипажа возникло чье-то лицо.

— Ториан дель Ториан, клянусь бородой моей матери! — открывая дверь экипажа, громыхнул здоровенный толстяк. Его белозубая улыбка казалась прогалиной в окладистой чернильно-черной бороде, весьма нуждавшейся в стрижке.

— Хо, Ивар дель Хивал! — откликнулся Ториан. — Как поживаешь?

— Не жалуюсь! — ответил Ивар. Улыбка его сделалась еще шире. — Жаловаться небезопасно. Я вижу, с тобой тоже все неплохо — разве что в поясе ты стал потолще, чем я помню.

— Может статься.