На это обстоятельство Саша и указал Энджи, когда, воодушевленная его рассказом, она потребовала немедленного нападения на крушицкий лагерь.

— Мы ведь с тобой ясно договорились: нужно найти двоих профессионалов, — напомнил он. — Двоих, а не одного. Как хочешь, но без этого я начинать не согласен. И Кольку не дам губить.

Энджи немного поспорила, но Саша твердо стоял на своем, и ей пришлось согласиться. Собственно говоря, дальше отступать ему было некуда. Тем не менее Саша не отчаивался, ведь его последний рубеж выглядел вполне защищенным. Конечно, Колька со своей неожиданно высокой боеготовностью подложил Саше порядочную свинью, но это вовсе не означало, что на всей планете найдется второй такой же сумасшедший, готовый идти на верную смерть не пойми за что.

С другой стороны, нет худа без добра. Теперь Саша ощущал настоящую уверенность в своих отношениях с Энджи. Разве не он достал оружие, транспорт и замечательного профессионала? Разве не он перевел фантазию Энджи на реальные рельсы? По всему выходило, что его личный вклад в общий котел был решающим. Это делало заранее невозможными любые упреки в его адрес. Наоборот, теперь он мог, спокойно развалясь в кресле, снисходительно наблюдать за отчаянными попытками подруги достать луну с неба. Он-то, Саша, свое дело сделал, да еще и с лихвой. А ну-ка посмотрим, на что другие способны?

Прошел месяц, другой. Как Саша и предполагал, сумасшедшие джеймс-бонды не фланировали толпами по бирмингемским улицам, не танцевали на лондонских дискотеках и даже не продавались в нью-йоркских универмагах, где, как известно, продается все. Впрочем, и Энджи не собиралась сдаваться. Не обнаружив нужного человека на Британских островах, она предпочла обвинить в неудаче географию. Это даже обрадовало Сашу. Парадоксальным образом переезд в Боснию приближал его к необходимому результату. Во-первых, между ними существовало молчаливое согласие о том, что если уж искомого специалиста не найдется на послевоенных Балканах, то не найдется и нигде. Во-вторых, возвращение на место пережитой травмы могло помочь Энджи окончательно излечиться, прийти в себя и зажить наконец нормальной жизнью.

Практически все обстояло как нельзя лучше. Энджи без труда получила в университете грант на работу о своем земляке-писателе, Нобелевском лауреате. Лучшее прикрытие трудно было придумать. В Травник возвращалась не местная бесправная беженка, а английская исследовательница, доктор всемирно известного университета, находящаяся под официальной защитой и покровительством размещенных в Боснии европейских учреждений. Поэтому никто не должен был удивляться тому, что около выкупленного ею дома время от времени останавливался джип с опознавательными знаками миротворческих сил. Познакомившись с Энджи, Колька почел за благо перепрятать оружие в схрон травникского дома. Сарай в Вышеграде оставался безопасным, пока никто не суетился вокруг, но не в новой ситуации, когда, расконсервировав джип, они совершили несколько выездов, неизбежно привлекая к себе нежелательное внимание.

Энджи, вернувшись после восьмилетнего отсутствия в места, где она родилась и выросла, сделала все, чтобы не быть узнанной. Конечно, более всего ей помогал в этом статус заграничной ученой докторши и измененная в свое время на английский манер фамилия, но, не полагаясь только на это, она еще и довольно искусно старила себя при помощи одежды и грима. Продукты и все необходимое закупала в соседних городках, чтобы ненароком не выдать себя, наткнувшись на бывшую школьную подружку в суете травникского рынка или в местной лавке. Изменяя внешность, выезжала в Вышеград, в Баня Луку, в Сараево, бродила там по улицам, сидела в кафе, знакомилась с людьми — все без толку.

Саша снял себе квартиру в Вышеграде. Он намеренно не настаивал на том, чтобы жить вместе с Энджи в травникском доме. Помимо соображений безопасности, в этом был все тот же лечебный резон: пусть Энджи немного поварится в собственном соку, окончательно поймет бесплодность своих фантазий. Как-то, заехав навестить, он посоветовал ей хотя бы для отвода глаз все же заняться земляком-лауреатом и с удивлением услышал, что она действительно начала писать свое исследование и, более того, сильно им увлечена. Саша возвращался к себе в Вышеград, как на крыльях. Его любимая явно выздоравливала.

— Терпение и послушание, — радостно повторял он. — Терпение и послушание. Еще немножко — месяц, может быть, два — максимум, к Рождеству все закончится. Вернемся домой и поженимся. И сразу — детей. Двоих, троих, десятерых… сколько выйдет…

Жизнь определенно налаживалась.

В свой следующий приезд он впервые осторожно заговорил о возвращении. К его удивлению и радости, Энджи не оборвала сразу, не накричала, а просто перевела на другое. Это было хорошим признаком.

— Вот кончится ноябрь, и решим, что делать дальше. Хорошо? — предложил он уже намного уверенней. Энджи промолчала, что вполне могло быть истолковано как знак согласия.

И вот теперь — этот звонок… Почему? Что он означает? Кого она там могла найти? Что за чушь?.. Саша стал поспешно одеваться, одолеваемый дурным предчувствием.

Спустя полчаса он подъехал к колькиной стоянке. Колька, как всегда, задумчиво курил, сидя на скамеечке у будки и глядя в небо. Увидев Сашу, он встал и потянулся.

— Ну что, пора?.. Хватай мешки, вокзал отходит? А я уж думал, вы никогда не соберетесь. Неужто она четвертого нашла?

— Откуда ты знаешь? — Оторопел Саша.

Колька усмехнулся.

— По запаху. От тебя, друган, страхом пахнет. Погоди, я только будку запру.

* * *

Саша Берлу не понравился. Суетливый какой-то, испуганный — в глазах вопросы дурацкие мечутся: «кто вы, Майк?», да «что вы, Майк?», да «откуда вы такой взялись, Майк?» — а вслух спросить боится. А вот второй парень оказался ничего, нужной породы. Опытный «охотник на людей», Берл сразу отличил себе подобного — по первому колькиному взгляду, внешне ленивому, недолгому, будто случайно мазнувшему приветливой голубизной из-под белесых ресниц. Эдакий субтильный недотепа — молча сунул вялую костистую ладонь для рукопожатия да и сел себе поскорее в уголок. Обычный наблюдатель и не заметил бы, как на долю секунды высунулся из безмятежной сини хищный ястребиный клюв, выклюнул быстрым клевком всю суть стоящего напротив человека и унес к себе, в недоступное гнездо, разбирать по косточкам.

И движения соответствующие — расслабленные и в то же время точные, как у отдыхающей кошки. Хороший паренек, с большим и непростым прошлым, которое и хотелось бы забыть — да никак, о котором можно рассказывать долго, но нельзя рассказать никому, даже маме. В особенности маме.

Энджи вся светилась какой-то истеричной, наэлектризованной радостью, как маленький ребенок перед давно обещанным и вымечтанным походом в зоопарк. Она только что не подпрыгивала от нетерпения. В сочетании с мечущимся из угла в угол, перепуганным Сашей это создавало совершенно невыносимый фон. Берл в который раз спросил себя — что он тут, черт возьми, делает, и, посмотрев в угол, где сидел Колька, увидел в глазах последнего тот же самый вопрос. Поймав его взгляд, Колька подмигнул и негромко сказал по-русски, явно не рассчитывая на понимание: