— Что, влип, красивый? Не было печали, купила баба порося…

— А ты не влип? — по-русски же парировал Берл и, насладившись колькиным изумлением, поймал за рукав проходившего мимо неприкаянного Сашу.

— Слышь, бижу, кончай изображать маятник, — сказал он, возвращаясь на английский. — Ты тут всего пять минут, а у меня уже от тебя голова болит. Эй, Энджи! Возьми-ка своего друга и займитесь делом, о'кей? Нужно вынуть оружие, почистить и собрать… А мы тут с Колей пока побеседуем. Правда, Коля?

Колька кивнул. Английский он понимал плохо, но общую суть уловил. Странный незнакомец по имени Майк, говоривший по-русски с легким грузинским акцентом, с каждой минутой нравился ему все больше и больше. Где это Энджи такого хвата огребла? Он сел к столу напротив Берла.

— Значит так, бижу… — начал было тот, но Колька перебил его, предостерегающе подняв руку.

— Нет, братан, ты все перепутал. «Бижу» — это он, — Колька кивнул в сторону Саши. — А меня ты можешь звать «дядя Коля». Для друзей просто «Колян». Но для этого нам надо сперва подружиться.

Берл улыбнулся.

— Договорились. Мне лишний дядя не помешает. Особенно такой дядя, который знаком с планом местности… — он взял карандаш и начал рисовать на листке бумаги. — Смотри, Коля, и запоминай. Это шоссе… грунтовка… деревня Крушице…

Колька внимательно слушал. Когда Берл закончил объяснения, он откинулся на спинку стула и сказал:

— Сто пятьдесят человек — слишком много. Вдвоем не справиться.

— Конечно, не справиться, — с готовностью подтвердил Берл. — Может, объяснишь это вашей подружке? Спрячем железки и разбежимся в разные стороны. А? Что скажешь?

— Но, — продолжил Колька, игнорируя берлово предложение. — Сейчас там нету ста пятидесяти. Сейчас они все на дорогах и в городе. Ловят кого-то… — Он подмигнул. — Уж не тебя ли, братан? Больно тебе это место хорошо знакомо… Не иначе — внутри побывал?

— Может, и побывал, — туманно ответил Берл. — Что было, то прошло, дядя. Так что, объяснять ей будешь? — Он кивнул на Энджи, склонившуюся над автоматом в дальнем конце комнаты.

— А чего тут объяснять? — Колька придвинул к себе листок бумаги с планом. — Ты, братан, если хочешь соскочить, то так и скажи. Силком на такие дела не тащат. Придется мне тогда одному кувыркаться. Хотя с тобой, конечно, было бы сподручнее. Вон ты какой… основательный…

Он поднял от бумажного листка взгляд, горящий знакомым тусклым огоньком, и Берл понял, что убеждать тут некого.

— Дурдом, однако… — сказал он, вздохнув. — Извини, дядя, ошибка вышла. Я, знаешь, сначала думал, что у вас тут психов кустарно изготовляют, а теперь оказалось, что производство массовое. Ладно, проехали…

Колька промолчал. Возражать не хотелось, да и зачем? Разве такие вещи расскажешь? Сытый голодного не разумеет. Чувству не прикажешь. Он понятия не имел, за каким бесом этому грузинскому Майку понадобилось присоединяться к ним, но эта странность ничуть не беспокоила Кольку. Честно говоря, мотивы остальных тоже мало его интересовали. Он, Колька, был по горло сыт своими собственными проблемами и забивать себе голову чужими не собирался ни при каких обстоятельствах.

— Я думаю, разумно будет разделиться, — сказал Берл, возвращая колькино внимание к плану. — Смотри. Один может работать с минарета. Оттуда вся округа как на ладони. Второй идет внутрь, под прикрытием.

Колька покачал головой.

— Какое прикрытие с минарета? Оттуда до лагеря больше километра по прямой. А у нас даже пулемета нет… Чем прикрывать-то?

— Правильно, — согласился Берл. — Пулемета нету. Есть кое-что получше. Пушка! RT-20, слышал о такой? С бронебойными и зажигательными.

Колька не смог скрыть удивления. Винтовка RT-20, разработанная хорватами в середине 90-х специально для последней войны, именовалась «винтовкой» по чистому недоразумению, стреляла патронами от зенитного орудия и действительно представляла собою маленькую пушку, снабженную к тому же снайперским прицелом.

— Не хило… — признал он. — Прицел?

— Оба: обычный и ночной.

— Погоди, — вспомнил Колька. — а площадка на минарете открытая?

Берл прищелкнул языком, в полной мере оценив колькину дотошность. При стрельбе RT-20 испускала огненную реактивную струю для уменьшения отдачи и потому не годилась для закрытых помещений.

— А ты молодец, дядя, — сказал он, улыбаясь. — Люблю иметь дело с профессионалами. Мечеть у них древняя, так что в оригинале площадка точно была открытой. Сейчас они ее вроде как остеклили, но это не беда — проведешь там реставрационные работы. Историки тебе только спасибо скажут за восстановление первоначального облика.

— Мне? — переспросил Колька. — Почему мне, а не тебе? Может, это я хочу внутрь идти, а ты чтоб прикрывал.

— Нет, Коля, — серьезно сказал Берл. — Пойду я, а ты будешь на минарете. Я ведь этот лагерь изнутри знаю, по плацу гулял, в бараки заходил. По всему выходит, что так правильнее.

Колька немного подумал. Ему очень не хотелось сидеть наверху, но возразить было нечем.

— Ладно, — неохотно признал он. — Я наверху, а вы втроем…

— Вдвоем, — поправил его Берл. — Вдвоем, Коля. Балласт распределяем поровну. Я беру себе даму, чтобы ты не говорил, что мне всегда достается самое лучшее. А ты забирай своего нервного приятеля, тем более что без него тебе все равно не справиться.

— Не справиться? Мне? Без него?

— Предстоит беглая стрельба, Коля, — пояснил Берл, и Колька снова был вынужден признать его правоту. Для беглой стрельбы из RT-20 требовался заряжающий.

Остаток дня они провели, уточняя цели и приучая Энджи держать автомат. В отличие от Саши, военная карьера которого в Югославской народной армии хотя и ограничилась доблестной службой на складе, но все-таки включала в себе четырехмесячный «курс молодого бойца», Энджи могла похвастаться разве что двухнедельной программой обучения практической стрельбе из пистолета. Большего в Бирмингеме получить просто не удалось.

* * *

Они тряслись в джипе по кочковатой проселочной дороге — она и все остальные: мать и отец, Тетка и сестра с братом, Милена, а также Габриэль и Энджи, дед и бабка, которых она не знала и не могла знать, но тем не менее отчетливо помнила и ощущала. Она даже могла точно сказать, когда эта память, эти ощущения возникли в ней: это случилось тогда, в ту январскую ночь перед кровавым днем, перевернувшим всю ее жизнь. Это ведь лицо Энджи смотрело на нее тогда из колодца, дробясь в искрящихся светляках звезд и в кругах от падающих капель. Это та, прежняя, Энджи пыталась предупредить, предостеречь свою глупую тезку, а она не поняла, убежала, испугавшись.

Зато потом они познакомились намного ближе. В самые страшные минуты, когда на нее наваливались вонючие мерзкие твари, чтобы сделать с ее телом такое, что не может прийти в голову земному существу, рожденному земной матерью, тогда вдруг появлялась Энджи, брала ее за руку и уводила далеко-далеко, в редкий осенний лес на склоне горы, к уютному овражку, устланному хвойными ветками. Они ложились рядом, обнявшись, как две сестры, и шептали друг дружке на ухо неразличимые слова утешения.