— Держались мы стойко, — снова повел речь первый, — даже когда канат резал нам руки и волны хлестали со всех сторон…

Киёмори не вытерпел.

— Довольно похвальбы! Говорите, что стало с островом! Моряки переглянулись, и второй робко продолжил:

— Господин, в разгар бури над нами взметнулась могучая волна. Молния… она осветила ее изнутри и…

— Там были драконы, повелитель. Драконы моря.

— Они обрушились на остров, круша и громя его когтями. Всех смыло в воду. Мы слышали крики тонущих товарищей. Нас двоих драконы переправили на берег. От усталости мы заснули на месте, а когда проснулись, гроза миновала. Сгинул и остров.

— Несомненно, — вставил первый моряк, — нам сохранили жизнь, чтобы мы вам это поведали.

Киёмори насмешливо фыркнул, опрокинув чашку взмахом руки.

— Драконы, как же! — Однако на душе у него заскребли кошки. — Забудьте о них. Остров должен быть возведен заново. Приступайте немедля.

— Киёмори-сама, — произнес главный каменщик, — возможно, вам стоит прежде выслушать этого почтенного человека. — Он махнул в сторону жреца.

Старый служитель синто в белом низко поклонился и сказал:

— Благородный воевода, нам было явлено, что Рюдзин-о, Царь-Дракон, Владыка морей, вами недоволен. Мы считаем, остров был разрушен вам в назидание. Быть может, вы не знаете, чем вызван гнев божества, а может, забыли, но мы в святилище знаем наверняка: если вы не найдете, как его задобрить, ваш остров никогда не будет закончен.

Киёмори не пришлось гадать, чего хочет Царь-Дракон. «Где справедливость? Он обещал нового императора моей крови — крови Тайра, — а теперь требует меч, не выполнив сделки. Быть может, это расплата за то, как я обошелся с женой — его дочерью? Все равно меня им не запугать. Даже Царь-Дракон должен держать слово».

— Боюсь, мне неведомо, чем я мог прогневать Владыку морей, — слукавил Киёмори. — А ваша святость, случайно, не знает, как ему угодить?

— Рюдзин — один из божеств древности, — ответил жрец. — Драконы не ведут родство от Идзанами с Идзанаги, посему их не задобрить простым подношением риса и воскурениями. Им по нраву старые способы, какими пользовались наши пращуры.

— И что же это за способы? — полюбопытствовал Киёмори.

— Драконов усмиряют кровью, повелитель. В далекие времена особенно буйных драконов было принято ублажать даром исключительной ценности.

— Человеческой жертвой, — тихо вымолвил Киёмори. Каменщик и моряки потрясенно воззрились на него.

— Именно, повелитель, — ответил жрец.

— Да, — рассуждал вслух Киёмори, — я слышал об этом в легендах. Обыкновенно жертвуют молодых девушек исключительной красоты. Верно?

— Так гласят предания, — отозвался жрец. «Слишком уж резво он согласился…» Киёмори постучал по ободку чашки.

— Не стоит забывать, что мы имеем дело с Царем-Драконом. Несомненно, простая девица недостойна стать жертвой для могучего Рюдзина. Нет, мы предложим ему кого-нибудь более почитаемого. Жреца например. Такого, кто многое повидал на своем веку, человека большой святости.

В глазах служителя вспыхнул испуг.

— В-вы ведь не меня имели в виду?

— А почему бы и нет? Вы знаете о нашем бедствии не понаслышке, посему ваша душа, будучи освобождена, сможет ходатайствовать обо мне в царстве Рюдзина. Кому, как не вам, туда отправляться?

Старый жрец поклонился:

— Если господину угодно, разрешите мне вернуться в святилище и там более тщательно все обдумать.

— Разрешаю, — ответил Киёмори. — Знай, однако: если ты согласишься собою пожертвовать, твой подвиг будет воспет в легендах и не умрет вовеки.

— Я… я не забуду, господин. — И жрец поспешил наружу, стуча сандалиями по настилу веранды.

Главный каменщик и моряки вздохнули с явственным облегчением.

— Кровожадный старикашка, — проворчал Киёмори. — Как будто красавицам нет лучшего применения. Всю жизнь просидел в своем святилище — видно, у него уд отсох за ненадобностью.

— Дозвольте сказать, господин, — вызвался один из моряков. — Меж людей говорится, что Царь-Дракон уважает заветы Будды, хотя и не следует им. Если вы высечете на камнях слова сутры, остров станет священным творением и дракону, возможно, расхочется его уничтожать.

«Вот он, — сказал себе Киёмори, — способ остановить Рюдзина, не потакая ему. Способ показать, что его мощь меня не напугала. Я и так уже слыву мясником. Обойдется без кровавой жертвы, тогда уж никто не посмеет меня упрекнуть».

— Превосходная мысль, друг мой. Прими мою благодарность. Отправляйся в ближайший храм и устрой все, как сказал, а я пожалую тебя новым чином и отдам свою ладью под начало.

Лицо моряка озарилось улыбкой, он низко поклонился:

— Будет исполнено, благороднейший господин.

Двумя годами позже, в третий год эпохи, названной Эйря-ку, демон, бывший некогда императором Сутоку, а после ново-отрекшимся императором Син-ином, отошел наконец в мир иной. Кончину его никто не оплакал: те немногие, кто присутствовал при прощальных обрядах, говорили, что в облике Син-ина не осталось почти ничего человеческого и вид он имел ужасающий. Тело сожгли на погребальном костре, как требовал обычай. Однако столб черного дыма, вместо того чтобы подняться к небесам, изогнулся и поплыл на северо-восток — в сторону Хэйан-Кё, то качаясь, как грозящий перст, а то вытягиваясь хищным когтем.

Прах Син-ина погребли в Сираминэ. Там же по имперскому указу установили памятную плиту, хотя жители без труда узнавали это место: ничто его не укрывало, кроме голой земли. Даже трава не желала расти.

По прошествии трех ночей после похорон Тайра Мунэмори — третий сын главы рода — возвращался в Рокухару. Он снова наведывался к даме из хижины Высокого тростника. Впрочем, там его ждал неприятный сюрприз: хозяйки не было. По словам престарелой служанки, она подалась в монахини, поняв, что эта связь не доведет до добра. Назвать монастырь служанка наотрез отказалась.

Мунэмори пришлось отправиться восвояси, в тоске и досаде. Он всегда думал, что первым порвет с ней — даже прощальные стихи подготовил! Как посмела она уйти и обмануть его? Тяжелая слеза скатилась по его щеке и упала на рукав.

В этот миг повозка резко встала, и Мунэмори пришлось выглянуть из оконца. Перед ним высились стены Рокухары, но ворота еще не проехали.

— В чем дело? — закричал он вознице.

— Г-господин… Снова призраки. Мунэмори похолодел.

— Это только мираж. Поезжай.

— Господин, паланкин останавливается. Тот, внутри… он вас подзывает!

Пряча страх за личиной злости, Мунэмори рывком распахнул заднюю дверь и спустился, а едва обойдя волов, замер. И верно: перед ним предстал прежний призрачный поезд — впереди выступали воины Тайра, а Минамото замыкали ряды. Теперь к параду примкнула тень самого Ёситомо на угольно-черном коне.