— Думал, ты проголодалась. Что ты делаешь?

— Так, ищу кое-что, — я отодвинула принесенную им тарелку — жесткое мясо, вялые овощи — на край стола. — Пожалуйста, закрой дверь. Я занята.

Ник постоял немного с видом беспомощного негодования, потом ушел, смиренно выполнив мою просьбу. Впервые за несколько недель я едва не улыбнулась.

* * *

Я продолжала щелкать кнопками до позднего вечера. Я прочитала столько статей о Елене Ветриано, молодой пианистке-виртуозе, что, казалось, узнала о ней все. Я видела бесчисленные фотографии ее хмурого, затравленного лица с серыми глазами — точно такими же, какие скрывались за толстыми линзами очков моей соседки. Я узнала, что она получала награды, стала самой молодой британской пианисткой, исполнившей второй концерт Брамса на «Променадных концертах», а потом вдруг исчезла, выйдя замуж. «Утрата музыки, находка для любви», — разглагольствовал автор одной статьи, сопровождавшейся фотографией Елены в белом кружевном платье. Той самой фотографией из спальни Норы. Ты стоял рядом с каменным лицом, одетый в пошитый на заказ костюм. Не удивилась бы, если бы узнала, что журнал оплатил свадьбу ради этих фотографий. «Талантливая пианистка оставляет музыкальную карьеру, чтобы выйти замуж за врача».

Но ты не был врачом. Даже странно, что тебе удавалось так долго всех дурачить. Как часто люди проверяют то, что им говорят? Единственное, чего я до сих пор так и не узнала, — настоящее имя Елены Ветриано, имя, данное ей при рождении. Около одиннадцати я услышала, как Ник отправился спать, пассивно-агрессивно топая по лестнице. Мне было все равно. Я искала пианистку из Сассекса, поскольку в одной из статей утверждалось, что она родом оттуда. Я набирала: «Нора пианистка Сас-секс», «Элинор пианистка Сассекс». В конце концов, откатившись на много лет назад, я добилась своего. Юная «Пианистка года» Западного Сассекса. На газетном снимке — бледная темноволосая девочка в простом сером платье возле рояля высотой больше нее; в руках с тонкими длинными пальцами сертификат. Она выглядела бесконечно несчастной, а в глазах ее плескалась боль. Это точно была Нора. Как ее тогда звали? Тредвей. Элинор Тредвей из «Стиплтопс», Фримлингтон. Дом с собственным названием, без номера. Похоже, семья Норы была богата. Больше в сети упоминаний ни о ней, ни о ее родных не нашлось.

День промелькнул, толком и не успев начаться, как бывает после долгого перелета или на Рождество. Когда мы встречались с тобой, когда ты был частью моей жизни, дни, казалось, тянулись вечно, и золотистый свет падал сквозь ветви деревьев до десяти вечера. Я думала, что у нас будет еще много времени и любви. Если бы я знала, как мало оставалось и того, и другого, я бы держалась за тебя изо всех сил.

Элинор Тредвей. Твоя жена, безликая женщина, к которой я так долго ревновала тебя. Мне казалось, она крадет тебя у меня. Я злилась всякий раз, когда ты тайно писал мне письма из садоводческого центра, из дома или из магазинов. Меня терзали мысли о том, что я никогда не смогу оказаться рядом с тобой в цветочной лавке или в «Икее». Я привыкла проверять тайный почтовый ящик, пока Ник расплачивался за кофе или заправлял машину, прикрывая экран ладонью или волосами, надеясь прочитать там что-нибудь новое. Мне совершенно не хотелось вести ту жизнь, что я вела. Это была ежедневная боль. Вроде как ходить со сломанной ногой, не зная об этом. Понимаешь, новый любовник — как зеркало. Невозможно от него оторваться. Твой запах, ощущение твоих мышц под бархатистой кожей, твое затаенное дыхание, когда ты обнимал меня в те редкие моменты, когда мы бывали вместе — «О боже, Сьюзи!». Словно, произнося мое имя, ты говорил: «Я выбираю тебя, тебя и никого больше». Именно это мы говорим себе, начиная любовный роман. Хотя, конечно, мы не оказались бы в том безликом гостиничном номере, если бы не зависели от других людей — Ника и твоей жены. И потому я пребывала в смешанных чувствах. Мне очень хотелось забыть о них, только никак не удавалось. Но когда мне удавалось не думать о реальности… по таким моментам я скучала больше всего.

Тогда я знала о ней так мало — черноволосая женщина за сорок. Мне казалось, что она неухоженная и злая. Мне казалось, тебе нужно уйти от нее ко мне. Мне казалось, что она — жутковатый призрак. Теперь я знала, какая она. Эта бледная напряженная девочка с фотографий носила столько имен. Нужно было выяснить, что произошло с ней в прошлом. Я чувствовала, что это подскажет мне, насколько велика опасность.

Элинор

Я давно не бывала в Лондоне, и потому меня удивил прилив энергии, который я ощутила, проетжая на поезде по мосту Блэкфрайерс над широкой мутной Темзой, наблюдая за сотнями людей, спешащих по важным делам. Это напомнило мне, что у других людей есть работа, дети и глупые переживания по поводу потеков в ванной и оплаты счетов за газ. А не эта мелодрама, в которую решила броситься я. Переехать поближе к любовнице мужа? О чем я только думала? Я почти свихнулась от горя, злости и боли. Но, ступив на этот путь, я пришла к совершенно неожиданному результату, и теперь нужно было двигаться дальше, ведь на кону оказалась жизнь ребенка.

Я встретилась с Лизой Рагоцци в «Кафе Неро» недалеко от ее офиса в Боро и мысленно поблагодарила ее за выбор. Место было уютным, однако позволяло сохранить анонимность, затеряться в потоке студентов с ноутбуками, озадаченных иностранцев, пытавшихся разобраться в картах из путеводителя, перевернутого вверх ногами, и офисных работников, для которых самой важной задачей было всячески избегать контактов с другими людьми в течение всего получасового перерыва.

Я сразу обратила внимание, насколько Лиза красива. У нее были густые темные волосы, опускавшиеся до ворота белоснежной рубашки, и темные глаза, только вот скулы слишком выпирали, а ноги в колготках были трогательно тонкими, похожими на веточки.

— Нора? — неуверенно спросила она.

Нервная женщина. Возможно, кто-то когда-то причинил ей сильную боль.

— Добрый день, Лиза. Спасибо, что согласились встретиться.

Она была слишком вежлива, чтобы откровенно разглядывать меня, но в ее лице я уловила мимолетное выражение — «это точно не она». Теперь она поверит, что я действительно беспокоюсь за подругу, и, возможно, будет более откровенна.

— Пожалуйста, присаживайтесь.

Я взяла в руки дурацкий высокий стакан с кофе и устроилась на стуле, глядя на нее. Вокруг нас образовался пузырь тишины в море фонового шума,