Женившись, Гарри породнился с другими богатыми еврейскими мебельщиками, Хайменами из Шеффилда. Свадьба состоялась в 1933 году; Гарри было двадцать девять, его жене Куини — восемнадцать.

Их старший сын Брайан появился на свет 19 сентября 1934 года в частном родильном доме на Родни-стрит — это такая ливерпульская Харли[84]. Второй сын, Клайв, родился двадцать три месяца спустя.

Рождение двух сыновей вроде бы гарантировало благополучие мебельной фирмы Эпстайнов на многие десятилетия вперед. Вскоре после рождения Брайана его родители переехали в отдельный особняк с пятью спальнями в Чилдуолле, одном из лучших жилых районов Ливерпуля. В доме № 197 по Куинз-драйв Эпстайны провели тридцать лет, пока не женился Клайв. Сейчас это дом настоятеля Ливерпульского собора.

До войны Эпстайны жили неплохо. Держали двух служанок — няню для мальчиков и горничную.

О детстве Брайана миссис Эпстайн помнит только, что он был самым красивым ребенком, какого она видела. «Когда он начал ходить и говорить, у него сразу проявился пытливый ум». Самое раннее воспоминание Брайана — великий восторг поездки к родственникам в Шеффилд.

Первым учебным заведением, куда попал Брайан, стал детский сад «Биченхёрст» в Ливерпуле, где он забивал молоточком деревянные фигурки в отверстия в листе фанеры. В 1940 году, когда мальчику исполнилось шесть, Ливерпуль бомбили, и семья в полном составе эвакуировалась в Престатин в Северном Уэльсе, а затем в Саутпорт, где была большая еврейская община. Брайан пошел в Саутпортский колледж, где и началось его формальное образование — очень долгое и совершенно безрадостное.

«Я был из того сорта мальчишек, которые вечно не к месту, — так написал он в своей автобиографии в 1964 году („The Cellarful of Noise“[85], Souvenir Press). — Меня ругали, изводили и травили и ученики, и учителя. Должно быть, родителям я доставил массу огорчений».

В 1943 году семья Эпстайн вернулась в Ливерпуль, и Брайан пошел в Ливерпульский колледж — платную частную школу. В следующем году, когда мальчику исполнилось десять, его исключили.

«Официальная формулировка была такова: за невнимательность и низкий уровень общего развития. Меня поймали на уроке математики, когда я рисовал девчонок. Якобы я совершал и другие проступки. Не сомневаюсь, что их было много».

Брайан помнит, как вернулся домой, сел на диван и отец сказал: «Не представляю, что нам с тобой делать».

Мать считает, что в позднейшие годы Брайан преувеличивал свои школьные проблемы. Она согласна, что учеба не принесла ему ни радости, ни успехов, но считает, что в этом есть вина и системы школьного образования. «Это было сразу после войны. В школу тогда было трудно поступить. О нынешней свободе нечего было и думать. Если ты им не нравился, могли запросто выгнать».

Сам Брайан считал, что, помимо его собственного неумения приспособиться, не обошлось без антисемитизма. «Помню, как меня обзывали евреем или жидом. Правда, это казалось не обиднее, чем когда рыжеволосого мальчика дразнили „рыжим“».

После Ливерпульского колледжа родители устроили Брайана в местную частную школу, но через пару недель забрали. Они быстро разобрались, какова эта на первый взгляд шикарная школа: знаний там давали очень мало, зато брали огромные деньги с богатых родителей, отчаявшихся куда-нибудь пристроить своих детей.

В конце концов они нашли хорошую еврейскую подготовительную школу «Биконсфилд» близ Танбридж-Уэллса. Здесь он учился верховой езде, которую обожал, и живописи, которую тоже полюбил и которой его впервые поощряли заниматься.

В тринадцать Брайан держал вступительные экзамены, необходимые для поступления в любую хорошую частную школу. Он с треском провалился, но родители не оставили попыток его пристроить. Ни в Регби, ни в Рептон, ни в Клифтон Брайана не взяли. В конце концов он поступил в школу в Вест-Кантри, куда принимали всех желающих. Главным здесь считали заботу о здоровье, ученики много времени проводили на воздухе. Приходилось играть в регби, и Брайан был очень несчастен.

Но его отец все-таки добился своего, и осенью 1948 года, когда Брайану исполнилось четырнадцать, мальчика приняли в колледж Рекин — известную частную школу в Шропшире.

Брайан туда вовсе не хотел — он только-только привык к школе в Вест-Кантри. Он делал заметные успехи в живописи и наконец-то обзавелся друзьями. В дневнике Брайан написал: «Теперь — в Рекин, который я ненавижу. Еду только потому, что так хочет отец… очень жаль, потому что у меня был классный год. Рождение новых идей, немножко популярности».

Постепенно Брайан приспособился к новой школе — по крайней мере, нашел чем заняться. Он по-прежнему интересовался живописью. По искусству он был первым учеником в классе и решил стать дизайнером-модельером.

«Я написал отцу, что хочу стать модельером, но он был против. Считал, что это неподходящее занятие для молодого мужчины».

Тогда же Брайан заинтересовался актерством. В Ливерпуле он часто ходил с матерью в театр. «Сначала я водила его на всякую чепуху. Потом, стараясь развить его интеллект, повела на Питера Гленвилла[86]. Кроме того, мы ходили в Ливерпульскую филармонию».

Брайан сыграл главную роль в школьной постановке «Христофора Колумба». «Мы с мужем приехали, — рассказывает его мать. — После спектакля к нам подошел директор и спросил, как нам понравился Брайан. А Брайан был так хорош, что мы его не узнали».

Брайан ушел из Рекина в шестнадцать, не получив аттестата. Никто и не надеялся, что он сдаст экзамены. Отец все еще возражал против профессии модельера, но Брайан решил, что все равно бросит школу и пойдет работать.

«С меня хватило семи школ, одна другой ужаснее. Мне не позволяли заняться любимым делом, и было совершенно все равно, где работать. 10 сентября 1950 года, очень худой, розовощекий, кучерявый и полуобразованный, я приступил к своим обязанностям в семейном магазине в Уолтоне, в Ливерпуле».

Брайан начал продавцом мебели, получал пять фунтов в неделю. На второй день работы он продал обеденный стол за двенадцать фунтов женщине, которая пришла купить зеркало.

Оказалось, что он прекрасный продавец. И его увлекала работа. Кроме того, он заинтересовался оформлением магазина. Отец, понятно, был очень доволен, что старший сын наконец-то подключился к семейному делу. Да и сам Брайан с удивлением обнаружил, что работа доставляет ему удовольствие.

«У Брайана всегда был отличный вкус, — говорит его мать. — И он разбирался в хорошей мебели».

Но витрины магазина Брайану не нравились. Он начал экспериментировать, иногда довольно смело: например, ставил стулья спинками к стеклу. Отец считал, что Брайан чересчур торопится, но не вмешивался — радовался, что сын смирился с выбранной для него карьерой. Чтобы Брайан набрался опыта, его на полгода направили учеником в другую фирму, не связанную с бизнесом отца.