Полгода Брайан работал за те же пять фунтов в неделю в мебельном магазине «Таймс» на ливерпульской Лорд-стрит. Здесь он тоже неплохо себя проявил. Покидая магазин, получил прощальный подарок — ручку «Паркер» и набор карандашей. (Несколько лет спустя он одолжил эту ручку Полу Маккартни, чтобы тот подписал контракт.)

Через полгода Брайан вернулся в Уолтон и занялся оформлением магазина. «Мне нравилась эта работа, особенно когда я пробовал что-то новое. Но мне была по душе и торговля — приятно было смотреть, как покупатели оттаивают, выказывают мне доверие. Как настороженность рассеивается, как люди понимают, что их ждет нечто хорошее, и это хорошее предоставлю им я».

Пару раз Брайан поругался с отцом из-за оформления витрины. «Отцу хотелось забить витрину до отказа. Я же предпочитал не перегружать ее — оставить, например, всего один стул. И я просто бредил современной мебелью. Она только входила в моду, и мне хотелось, чтобы о ней узнали все. По-моему, стоит показать людям что-то красивое, и они это примут».

9 декабря 1952 года, в самый разгар его новых смелых проектов для «А. Эпстайн и сыновья», Брайана призвали в армию. Мысль о школе его пугала — армия ввергала в ужас. «Я был плохим учеником и не сомневался, что стану отвратительным солдатом».

Брайан попросился в военно-воздушные силы и был назначен клерком в службе тылового обеспечения. Курс начальной подготовки он проходил в Олдершоте.

«Я был как в тюрьме и все делал наоборот. По команде „направо“ поворачивал налево, по команде „смирно“ падал».

Худо-бедно освоив премудрости строевой подготовки, Брайан даже надеялся, что его выберут для парада в честь коронации. Шел 1953 год. Брайану казалось, само слово «коронация» звучит чарующе, будоражит воображение, и ему хотелось поучаствовать. Но его не выбрали. Брайан с горя отправился по пабам и клубам и напился.

В своем призыве Брайан оказался единственным выпускником частной школы, кто не стал офицером. Но вполне сходил за офицера — одевался с безупречным вкусом и проводил время в фешенебельных клубах Вест-Энда.

После Олдершота Брайану повезло — его направили в лондонские казармы «Риджент-парк», предел мечтаний любого молодого офицера. В Лондоне у него были связи, и он неплохо проводил время. Как-то ночью Брайан вернулся в казармы за рулем дорогого автомобиля, в полосатом костюме, в котелке и с зонтиком на локте.

Караульные отдали ему честь, а дежурный по роте выкрикнул: «Доброй ночи, сэр». Но офицера в казарме оказалось не так просто сбить с толку. «Рядовой Эпстайн, завтра в десять явитесь в ротную канцелярию и доложите, что выдаете себя за офицера».

На время Брайану запретили выходить в город. То было не первое его взыскание. Он постоянно нарушал субординацию — во всяком случае, был не способен выполнить простейшее поручение. «Армия уже действовала мне на нервы. Я взаправду стал дергаться. На меня все это так давило, что я обратился к гарнизонному врачу, а тот направил меня к психиатру».

Брайан проконсультировался у нескольких психиатров, и все единодушно решили, что рядовой Эпстайн по натуре не военный. Они заключили, что в умственном и эмоциональном отношении он не годен к военной службе. Спустя год, отслужив половину положенного срока, Брайан демобилизовался по состоянию здоровья. Как положено в армии, при демобилизации ему выдали блестящую характеристику, в которой аттестовали Брайана как «сдержанного, надежного солдата, на которого всегда можно положиться».

Брайан рассказывал о катастрофе, постигшей его в армии, шутливо, как бы намекая, что сам все это подстроил. Но почти не остается сомнений, что военная служба и впрямь подорвала его душевное здоровье.

Брайан бегом бежал всю дорогу до Юстона, а там сел в первый же поезд до Ливерпуля. Вернувшись в семейный магазин, он рьяно принялся за работу. И его живо заинтересовал отдел пластинок. Брайану всегда нравилась классическая музыка; впрочем, он любил и популярную. Его любимым исполнителем был тогда Эдмундо Рос[87].

Но сильнее его захватило увлечение, которому он отдал дань еще в школе, — театр. Он уже заподозрил, что мир искусства ему ближе, чем продажа мебели. Брайан не пропускал ни одной постановки в ливерпульском театре «Плейхаус» и все больше времени проводил, играя в любительских постановках или общаясь с профессиональными актерами. Особенно он подружился с двоими — Брайаном Бедфордом[88] и Хелен Линдзи.

Друзья утверждали, что Брайан тоже может стать актером. У него было желание, правильный подход и — в этом они были уверены — талант. Может, ему поступить в Королевскую академию драматического искусства? Они бы ему помогли. И Брайан подал документы в академию. И поступил.

«Я прочитал режиссеру Джону Ферналду два отрывка. Один из сборника Элиота „Сцены из клерикальной жизни“, другой из „Макбета“. Почему-то меня взяли без полного прослушивания. Наверное, сыграло роль, что мне не нужна была стипендия».

Отец Брайана, естественно, не обрадовался. В его списке немужских занятий актеры уступали только модельерам. Но двадцатидвухлетний сын и наследник снова прервал свою карьеру. Причем на этот раз добровольно, в отличие от службы в армии. И возможно, навсегда.

Брайан поступил в Академию драматического искусства в один год с Сюзанной Йорк и Джоанной Данэм. Из стен академии только что вышли Альберт Финни и Питер О’Тул[89]. Учась в академии, Брайан подрабатывал в магазине пластинок на Чаринг-Кросс-роуд.

«Дела у меня шли неплохо. Джон Ферналд в меня очень верил. Но я возненавидел актеров и их образ жизни. В свое время я не любил школу. А семь лет спустя оказался в атмосфере такой же общинной жизни. Мне не нравились ни обстановка, ни люди. Я начал подумывать, что пришел слишком поздно. Все-таки я скорее бизнесмен».