– Но я ведь, кажется, тоже читал эту газету…

– Не расстраивайся, Фрэнк, и я ее читал, – Вадим Петрович развел руками. —

И вы, Григорий Матвеевич, и, кажется, Николай Миронович!

– Мы все читали, а точнее, держали в руках газету, – подытожил Катаев. – И каждый искал в ней что-то для себя.

– Всеобщая невнимательность, господа, может привести к конфузу. В любом случае я лично снимаю перед самой внимательной читательницей шляпу. – И Вадим Петрович грациозно помахал головным убором перед Элен. – Но теперь расскажите, эта рыбка действительно так вкусна, что мы должны лезть ради нее в холодную воду?

– Гурманы считают эту рыбку царской.

Среди вас есть гурманы? Молчите… ну, значит вы все любите тугуна! Даешь сибирский деликатес!

– Я предлагаю ночевать в лодках, не будем тратить времени на обустройство лагеря, – предложил Катаев. – С утра двинемся дальше. Мы со Степаном идем за тугуном. Кто пожелает, присоединяйтесь.

…Удивительно быстро человек обживает пространство. И нужно-то совсем немного общее дело, общение, тепло… Еще минуту назад на этом безымянном берегу было тихо, ничто не нарушало его тишину. А вот уже и голоса, и потрескивание костра, над которым тунгус мастерски в мгновение ока приспособил чайник и котелок, и ухающие удары топора, и стук разлетающихся полешек…

При всем шуме первых суматошных часов привала, каждый занимался своим делом. Так бывает, когда начинаешь ощущать себя неотъемлемой частью дружного отряда первопроходцев, которые идут навстречу неизвестности с добрыми намерениями и светлой мечтой. Но присмотритесь внимательно, понаблюдайте, и вы, как художник, заметите штрихи к этой бивуачной картине: то один путешественник, то другой на мгновение «терял» улыбку и веселость. И появлялась если не растерянность или тревога, то хотя бы оттенок печали или волнения. У всех осталась своя жизнь за порогами Ангары, за сотнями верст дорог, за таежными хребтами. Да! У каждого из наших путешественников было по чему скучать. Но все они находили в себе силу и мечтать, а это, как известно, лучшее лекарство, если каждый день начинается и кончается неизвестностью.

«Бредить» – то есть ходить с бреднем – что в Ангаре, что в Енисее, пусть даже в теплую летнюю пору, занятие малоприятное. Так холодны сибирские реки, что долго в них не пробыть, хотя вода на мелководье и вправду терпима и позволяет заводить бредешок без «стука в зубах». На пятый или шестой заход тугуна набрали с лихвой, а попутно прибрали еще и щуренка, несколько окуньков и прочую соровую живность.

Пока готовился обед, Черчилль решил прогуляться по берегу Енисея. Американец шел по гальке вдоль кромки воды безо всякой цели. Ему хотелось побыть одному. Речная волна бежала рядом, словно старалась чистотой своей воды приукрасить береговой каменный пояс перед вышагивающим Черчиллем. Ведь всем хорошо известно, что ничем не примечательная галька после накатившей воды блестит и сверкает.

Но Черчилль был далек от любований и размышлений. Он грустно брел и машинально поднимал мокрые камешки, которые, как ему казалось, красивее остальных.

– Хороший сувенир. Они будут напоминать мне об этом путешествии.

Из каждой поездки он, как и тысячи других странствующих, привозил что-нибудь, что возвращало к приятным воспоминаниям.

Один, другой, третий, четвертый камушек… Сколько времени Черчилль «прогулял», он сказать не мог. Но лагерь остался далеко позади, а вскоре и вовсе исчез из виду. Береговая кромка уткнулась в большой скалистый выступ, и американец повернул обратно. Карманы его были забиты «находками»…

– Фрэнк, мы тебя потеряли, – автомобилист помешивал котелок с ухой из тугуна. – Но ты как всегда вовремя, деликатесная уха почти готова.

А что у тебя в карманах?

– Изучал местность и собирал камешки на сувениры. Что еще можно взять отсюда для воспоминательных минут? Вернусь в Америку и устрою у себя на столе миниатюрный сад камней. Слыхал про такой?

– Слыхал. Чисто японское изобретение.

– Григорий Матвеевич, а вы слыхали?

– Мне посчастливилось видеть настоящие сады камней. Это японское изобретение исключительно красивое зрелище, настоящее произведение искусств. Вы не поверите, но, попав в него, испытываешь какое-то необыкновенное умиротворение. Камень завораживает, расслабляет.

– …Хватит, хватит, хватит ваших умных речей, – запричитал Вадим Петрович. – До чего же вы любите поговорить. Ты лучше покажи нам свои находки. Зачем было уходить так далеко, когда этой гальки полно вокруг.

Черчилль пожал плечами и стал вынимать из карманов понравившиеся ему камешки. Их было много, образовалась горка.

И вот тут уже пришла пора удивляться американцу. Вадим Петрович, наклоняясь над «уловом», вдруг упал на колени, потом побежал к лодке и вскоре вернулся с увеличительным стеклом. Он опять припал к камешкам, осторожно разглядывал их на свет, разглядывал через увеличительное стекло, тер о траву и снова разглядывал.

Яковлев что-то тихо бормотал, то пожимая плечами, то хмуря брови, то искоса взглядывая на Черчилля. А когда автомобилист издал истошный вопль, все поняли – случилось что-то из ряда вон выходящее. Вадим Петрович, не вставая с колен, посмотрел на Черчилля так, как смотрят верующие на своего пастыря во время проповеди.

– Черчилль! Друг мой, но это же большие деньги. Я не знаю, как, но ты умудрился собрать эту гору самоцветов. Непостижимо! Вероятно, тут, под нами, просто подземные кладовые. Просто непостижимо!

На зычный голос Вадима Петровича сбежались все. Даже Дженкоуль и Никола, которые тащили здоровенную лесину для ночного костра, бросили ношу и кинулись в лагерь. Уж не беда ли случилась?! Сам же Черчилль, опешивший от наскока Вадима Петровича, отскочил назад.

– Что случилось, чего вы орете как ошпаренный?! Это всего лишь камни с реки! Если их нельзя брать или они вредоносны, я оставляю их здесь!

– Чего я ору?! А вы хотели бы, чтоб я молчал, глядя на эти, как вы заявляете, камни с реки?! Мне кое-что известно о минералогии! Черчилль, ты самым непостижимым образом набрал гору самоцветов. Нет, я знаю, и об этом говорят ученые мужи – здешние места хранят драгоценные камни и полудрагоценные. Но как ты умудрился за несколько часов собрать такую коллекцию! У знатоков на это уходят десятилетия! Вот смотри: это халцедон, вот сердолик, это аметист. – Вадим Петрович пальцем «отщелкивал» от каменной горки то один, то другой камешек. – Далее аквамарин, оникс не в счет. А это нефрит, поразительной чистоты, погляди, какой темно-бархатистый цвет. Вот исландский шпат. Господи, а вот, вот на первый взгляд обыкновенный камень, но у него две желтые прожилочки, ну, вот смотри, американская твоя башка! Это не слюда, не мусковит какой-нибудь. Это золотые жилки! Слышишь, Америка! Это золото под ногами! Подошедший Катаев тоже наклонился к каменной куче. Не забудьте упомянуть турмалин и хризолит.

– Турмалин и хризолит! – Черчилль был явно обескуражен. – Я просто собирал красивые камушки для домашней коллекции. А здесь такое богатство…