Лис что-то сказал, Халид видел, как шевелятся его губы, но слов не слышал. Все звуки и запахи растворились, исчезли. Раэн повернулся к оборотню, беззаботно подставляя спину. Конечно, разве не долг Тени – эту спину беречь? Как Халид оказался на ногах, он и сам не понял. Весь мир окончательно исчез, сузившись до клочка потемневшей ткани, обтягивающей плечи и лопатки чародея. Второй случай… После того, в коридоре. И последний. Третьего не будет.

Ласточка пела в руке. Или рыдала? Он ждал боли, готовый принять ее как справедливую плату за попытку, но боли не было. Зато накатила сушь во рту, заставляя откашляться, но Халид сдержался, глотнул пересохшим горлом… Лис опять что-то сказал, брови его поползли вверх, уголки губ, напротив, в стороны, и по тому, как медленно это было, Халид понял, что оказался в кошмарном сне наоборот: не таком, когда ты пытаешься что-то сделать и не можешь, а когда, напротив, все вокруг замирает, оставив тебя сильным, быстрым, ловким… Неудержимым. А мгновения все текли, не останавливаясь, быстро, будто кровь из рассеченного горла, и так же безнадежно.

Шаг, второй. Легкие, скользящие, как змеиный бросок. Даже королевские кобры приручаются, но только не зеринге! Спина Раэна была совсем рядом, и, когда сабля в руке Халида взлетела, чтобы наотмашь рубануть шею, – это был безупречный удар! Телом, разумом, сердцем, всем существом! Халид чувствовал себя цельным, блистающим и твердым, как алмаз. Ничего, способного затуманить эту победную бесстрастность! Третий шаг и…

Лезвие Ласточки вдруг блеснуло, опускаясь… И Халида, лишенного всех прочих чувств, насквозь пронзило безумно глупое, нелепое сожаление. Первый удар его красавицы-сабли – в спину. Никогда она не станет воплощением чести и доблести среди оружия. Никогда не простит ему, что осквернил ее подлостью. И пусть иначе нельзя, но… стыдно…

Тысячью хрустальных осколков разлетелся, звеня, застывший мир. И в последнее мгновение, равное крошечной доле вдоха, Раэн немыслимо извернулся, уклоняясь, почти упал, но перекатился, вскочил, махнул рукой – и Лис обреченно и задушенно взвыл, а Халид осел на пол, корчась от боли, но так и не выпустив рукоять сабли.

– Болван! – выдохнул чародей, и Халид, на которого разом обрушились все краски, звуки, запахи и ощущения, молча согласился.

Он бы себя еще и не так назвал! Безмозглый кусок дерьма – самое слабое… А вот вкус во рту только один – крови. То ли губу прикусил, то ли нутром пошла.

Раэн, взглядом сковавший его так, что Халид не мог шевельнуться и с трудом дышал, снова обернулся к Лису.

– Вот теперь у меня не осталось ни одной причины тебя пощадить.

От ярости, расплавленной лавой кипящей в голосе чародея, у Халида побежали мурашки. Лис же только улыбнулся своей невозмутимой улыбочкой и пожал плечами, будто признаваясь в неудачной шутке.

«Первая звезда в колчане – голубая Эль-Мар… – отстраненно подумал Халид, цепляясь за этот странный, но действенный способ сохранить рассудок. – Лучше бы тебе меня убить, иначе все равно не прощу… Вторая – желтая Эль-Руин… То, что сделал Лис, сможет и кто-то другой, а я больше не поддамся слабости… – Халид бы усмехнулся, если б хотя бы губы слушались. – Может, и не убьет. Накажет, конечно… Больно или постыдно, а может, то и другое. Должен ведь он ради этого снять маску добрячка? Вот и хорошо. Лишь бы только… – Некстати появившаяся мысль подняла изнутри тошноту, стоило представить, каким может оказаться наказание, если мерзкий рассказ Лиса – правда… – Нет, нельзя думать об этом! Зеринге, осел, да станешь ты воистину безмозглым, чтобы ни одна подлая мысль не выдала твоих уязвимых мест. Третья звезда – Эль-Гару, мерцающая в ясную погоду…»

– Я должен подумать, что ты собирался это сделать? – прозвучал чинский выговор Лиса с невозмутимой и оттого еще более ядовитой издевкой.

– Собирался, – тихо сказал Раэн. – Ты заслужил смерть за то, что сделал с Марей, но я дал бы тебе возможность уйти…

– И оставить Харузу? Своих родичей, свою землю? Ты смеешься, Хранитель?

Невозмутимость слетела с Лиса, как маска. Глаза его горели, а уши снова потянулись вверх, и теперь уже не казалось, что это наваждение. Обычные такие уши, рыжие, острые… Лисьи.

– И я должен поверить в твое великодушие?! – выплюнул он. – О да, ты им славишься… Но кого ты обманываешь, Раэ-эн… – протянул он имя чародея с певучим чинским выговором. – Кому пытаешься доказать, что защищаешь людишек, этих никчемных, слабых, жадных и подлых паразитов? Тебе просто нравится драться, а среди людей достойных противников не сыскать, вот ты и делаешь их предлогом, чтобы нарваться на схватку с другими бессмертными…

Раэн молчал, и Халид перевел дыхание: паралич не отступил, шевельнуться он по-прежнему не мог, но если гроза обрушится на чинца, может, сам Зеринге ее отголоски переживет? А Лис продолжал, и теперь даже Халиду был слышен страх и отчаяние в его голосе:

– Это всего лишь люди! Краткоживущие, грязные, невежественные тварюшки. Мы с тобой от них так же далеки, как алмаз – от угля! Они не стоят ни твоей, ни моей смерти…

Он перевел дух, и Раэн насмешливо уронил:

– И потому ты совратил мою Тень и натравил на меня – чтобы не убить ненароком?

– Ты сам меня вынудил! – возразил Лис. – Ну что тебе за дело до этой ведьмы? Ты считаешь меня мерзостью, но разве она лучше? Я ищу пропитания и спокойной жизни, она же возомнила себя богиней. Меняет судьбы, а сама – обычная кровопийца! Раэн…

Из испуганного его тон стал по-прежнему мягким, приобретая чарующие нотки, такие доверительные, искренние… Халид с тоской посмотрел на Ласточку, чье лезвие сверкало так близко – но не поднять. Хоть кого-нибудь бы из этих двоих убрать – и можно считать, что сдох не зря. Хотя он ведь еще надеется выжить, правда? А может, молить надо как раз о смерти.

– Фокусница Марей, – напомнил Раэн, делая шаг к Лису. – Ради пропитания такое не творят. А еще ты пытался отнять у меня Тень.

– Да он был счастлив тебя убить! – крикнул Лис, лицо которого тоже начало меняться: от ушей вниз и в стороны поползла рыжина, окрашивая и волосы, и голую кожу, нос заострился и вытянулся.

– Не могу его в этом винить, – спокойно сказал Раэн. – Кто угодно собственную мать захочет убить, если на это станешь уговаривать ты. Какая же ты дрянь, Лис. На что ты растратил дарованное тебе могущество? На запугивание лавочников и ремесленников? Воспитание безнаказанных выродков? Твоя хваленая мудрость стала ядом, Серый. И мне придется это прекратить.

Он встал возле Лиса, с которого стремительно слетали шелковые одеяния, пышным цветным ворохом опадая вокруг похудевшего тела. Развернулся вполоборота, так что Зеринге видел их обоих, Лиса – в лицо, а чародея – сбоку.

– И кто назначил тебя судьей и палачом? – прошипел оборотень.

Звуки человеческого голоса из оскаленной пенящейся пасти звучали дико и мерзко. Раэн же, грязный, бледный и уставший до предела, как вдруг понял Халид, выглядел странно торжественно и печально.