За прошедшие с их последней встречи годы госпожа Рысина, конечно, изменилась, но не до неузнаваемости. Раздалась в талии до ширины плеч, отчего стала похожа на массивную вазу чешского хрусталя. Веки стали тяжелее, а на гладкой коже хорошо отшлифованных щек особенно четко выделялись две глубокие вертикальные складки, идущие вниз, от крыльев носа.

Глаза изменились мало – такие же бледно-голубые, навыкате, только глупыми они не казались – смотрела госпожа генеральша на внука спокойно, без симпатий, с изрядной толикой недоверия и с заранее прописанной на лице и во взгляде усталостью от предстоящей беседы – так смотрит мудрый чекист на разоблаченного врага народа.

– Я так и думала, что это ты, – сказала Елена Александровна. – Проходи, Миша, что в дверях стоять?

Скорее всего, он был для «бабушки» ранним гостем. Несмотря на то что время давно миновало полдень, госпожа Рысина была в шелковом халатике, обнимавшем массивные, как кадка для фикуса, телеса, в расшитых тапочках на слегка подагрических ногах и без украшений. Только прическа у нее была безукоризненной – Сергеев догадался, что на родственнице надет парик.

Квартира была перестроена напрочь – казалось, на месте не осталось ни одной стены. Сразу за прихожей, вместо коридора с бесконечно длинными книжными полками, которые Сергеев так хорошо помнил, ему открылась огромная гостиная, с модерновой красной кожаной мебелью, огромным телевизором и белыми меховыми коврами сложной формы, лежащими на наборном паркете ручной работы.

Представить себе такую комнату в квартире у деда Сергеев не мог, даже напрягая воображение. Не получалось. Дед физически не мог бы существовать в такой обстановке. Впрочем, если все это делалось на его деньги (Михаил почему-то думал, что это именно так), то многого о деде он не знал. Квартира, обстановка и, скорее всего, образ жизни Елены Александровны говорили о том, что генерал-лейтенант Рысин был богатым человеком. А такого о жившем на одну зарплату военном не скажешь. Но какое это теперь имело значение? О мертвых или хорошо, или никак.

Вообще отношение к деду у Сергеева было сложным. Как можно относиться к человеку, который одним махом решил твою судьбу, вовсе с тобой не советуясь? И ведь было тогда Сергееву не пять или десять лет, и был он личностью, а не бессловесным истуканом, которого можно переставлять из угла в угол без какого-нибудь вреда для него. Но дед, хорошо это или плохо, решил все сам и этим определил дальнейший ход жизни Михаила с того далекого дня и по сегодняшний момент. Сергеев был уверен, что побуждения у Александра Трофимовича были самые лучшие. Внук оказался обут, одет, присмотрен, избавлен от вредных влияний, обучен иностранным языкам и массе разных полезных вещей, которым ни в одном вузе не научишься. И все это без активного участия со стороны родного деда – всего лишь по протекции.

– Садитесь, Миша, – сказала Елена Александровна. – Что будете пить? Чай, кофе? Или предпочитаете что-нибудь покрепче? Могу предложить вино, водку, виски, текилу? Выбирайте. Прислуга придет к двум, так что обед я вам предложу позднее. Ну?

Блеклые глаза из-под щипанных в ниточку бровей смотрели изучающе.

– Только не говорите мне, что днем вы не пьете, не поверю.

– Ну почему? Пью, наверное, – сказал Сергеев и улыбнулся, – редко получается. Работа такая. Виски я, пожалуй, выпью.

– Со льдом?

– Нет, что вы – чуть-чуть воды. Но льда не надо.

– Ваш дедушка, светлая ему память, любил виски неразбавленным, – сказала Елена Александровна, колдуя над сервировочным столиком. – Считал баловством разбавлять.

– Я, знаете ли, по этому поводу, наверное, не в деда.

– Да ради бога! Просто к слову пришлось.

Она поставила перед ним толстостенный стакан и тяжело уселась в кресло напротив, прикрыв полой халата полные, бледные колени.

– Вы сейчас где, Миша? Я слышала что-то про Киев?

– Да, я там жил.

– Ужасная трагедия! Просто кошмар! У меня там было столько знакомых! И одноклассница жила в Черкассах! Послушайте, Миша, так вы были в Киеве во время… Ну, этого… Того, что случилось? Да?

– Мне повезло, – сказал Сергеев сухо, – я был в отъезде. Там, знаете ли, мало кто выжил.

– Я читала, что на правом берегу многие остались в живых.

– Ближе к окраинам.

– Ваша семья? Вы ведь были женаты? Ваша семья спаслась?

– Я не был женат, Елена Александровна. Но семья у меня была. И она не спаслась.

– Мои соболезнования, – сказала Рысина равнодушным голосом. – Впрочем, какие могут быть соболезнования? Столько лет прошло. С годами на все смотришь спокойнее.

Она закурила и посмотрела на Сергеева сквозь легкую пелену табачного дыма.

– Вы курите, Миша? Курите, если хотите.

Сергеев смотрел на жену своего покойного деда и думал, что только человек, никогда не видевший даже документальных съемок с мест катастрофы, мог сказать, что с годами на все смотришь спокойнее.

Пусть пройдет еще пять, десять, пятнадцать лет, а забыть то, что видел в те дни, он не сможет. И по ночам будут сниться, до самого конца жизни, эти залитые селем улицы, развалины, от которых несет гниющей плотью, илом и водорослями, нестерпимо яркое солнце над головой, раздутые трупы. И мухи… Жужжание мух. Копошение белых червей в разжиженном ферментами и разложением мясе, отчего казалось, что тела шевелятся.

Ребенок, так и не выбравшийся из-под тела мертвой матери.

Мужчина и женщина, изломанные сокрушительным ударом о стену, но так и не разжавшие сплетенных пальцев рук, с которых солнце и черви сняли всю плоть.

Детская коляска, висящая на телевизионной антенне, чудом сохранившейся на крыше разрушенного дома. Рядом с коляской сидел, нахохлившись, огромный, жирный, как индюк перед Рождеством, ворон. И каркал – страшно и уныло. Из коляски свисало что-то, похожее на разорванные бинты. Изредка между издаваемыми криками ворон наклонял набок голову, таращил блестящий, как агат, черный глаз и неуловимо быстрым движением клевал это «что-то», отрывая от него куски. И становилось понятно, что это не бинты.

Рука, свисающая из окна похожего на раздавленного черного жука автомобиля. Распухшая, перехваченная в кисти ремешком дорогих часов, как детская кисть с «перевязочкой», но сине-черного цвета.

Сергеев отхлебнул виски, чтобы отбить появившийся во рту сладковатый привкус. Смотреть спокойнее? Дельный совет. Но запоздалый.

– А вы, Миша, сейчас где? Чем занимаетесь?

– Юго-Восточная Республика, – сказал Сергеев, стараясь держать на лице доброжелательно-нейтральное выражение. – У меня свой бизнес. Квартира, фирма, магазины в Донецке.

Юго-Восточная Республика оставалась для большинства «терра инкогнита», и он не очень боялся, что его поймают на слове.

– Торговля?

Сергеев пожал плечами.