— Что почему?

— Ладно, — махнул я рукой, — не будем об этом.

Она отвернулась.

Я положил руку ей на плечо.

— А почему ты, собственно, оставила кусочек картона у меня под дверью?

Она пожала плечами:

— Я подумала, что, возможно, мы проведем приятный вечер. Я ведь уже говорила.

«Приятный вечер». Мне казалось, что эти слова означают нечто совсем иное, чем просто приятный вечер. Ведь с самого начала, с нашей первой встречи в кафе Музея естественной истории, все ее слова означали нечто иное. Страдающая псориазом женщина, ваяющая скульптуры с людей, которых она видит по телевизору, — что все это значит?

Карлик вернулся за столик и опять принялся болтать, но я почему-то никак не мог сосредоточиться на его словах. Он даже слегка похлопал меня по руке, чем напомнил мне птицу. Его указательный палец был похож на птичий клюв.

— Мистер, — сказал он, — ваш жена ушел.

Ребекка стояла в противоположном конце бара рядом с тем самым типом в ковбойской шляпе, которого я уже видел возле стойки регистрации.

— Она мне не жена.

— А кто?

— Сестра.

— Сестра. — Он поцокал языком, словно понукая лошадь, затем достал из своего портмоне фотографию и показал мне: — Посмотреть, вот мой жена. Парижанка.

Я не смог понять по фото, лилипутка его жена или нет. Она и вправду немного смахивала на учительницу французского. Кто знает, может, она действительно родилась в Париже.

Ребекка крикнула из противоположного конца бара:

— Я угощу этого человека, ладно?

— Ладно, — крикнул я в ответ, — включи в наш счет за номер.

Если у вас стотысячный долг, то какие-то жалкие двадцать долларов уже не имеют значения — считать их просто глупо. Я не знал точно, сколько за этот вечер прибавилось к нашему счету за номер. Знал только, что много.

Карлик снова постучал по моей руке своим указательным пальцем-клювом.

— Вы по ухо увязай в проблем.

— С чего это вы решили?

Он засмеялся, — видимо, у меня был испуганный вид.

— Не бери в голова, — сказал он, — я часто так сказал. Когда ты людям сказал, что они увязай в проблем, они всегда тебе поверь. Смешно, да?

— Очень смешно. Простите, пожалуйста.

Я встал и направился к выходу.

— Где здесь у вас телефон? — спросил я у швейцара.

Он махнул рукой в сторону мужского туалета.

— Я заказывал разговор за счет абонента с Нью-Йорком.

— Ваша фамилия?

— Мельман, Роберт Мельман.

Я услышал мужской голос, спрашивающий: «Вы согласны поговорить за ваш счет с Робертом Мельманом?» — на что женский голос нервно ответил: «Да». Я не успел произнести ни слова, как она закричала:

— Боже, где ты? Что происходит?

— Ничего, абсолютно ничего. Я провожу исследование.

— Исследование? Что это значит? Какое еще исследование?

Казалось, она находилась на грани истерики, что было для нее не характерно.

— Я все тебе сейчас объясню. Я познакомился с карликом.

— С карликом? С каким еще карликом?

— С карликом, у которого очень интересная история. Мы поехали вместе в Олбани, потому что у него там родственники.

— И что, ты будешь теперь писать про карликов? Ты и в самом деле рехнулся? Ты становишься похож на моих пациентов, зачем тебе понадобилось ехать в какую-то дыру, да еще с карликом?!

Она уже не говорила, она кричала.

Я услышал шаги и прикрыл трубку рукой, но это была не Ребекка и не карлик, это был какой-то молодой парень.

— Разве ты не получила мое письмо?

— Конечно, я получила твое письмо, но в нем отсутствует объяснение. В нем, как и во всем, что ты мне говоришь или пишешь, как обычно, одна пустота.

— Я был в Атлантик-Сити.

— И там ты встретил этого карлика?

— Это не просто карлик, я тебе потом все объясню.

— И зачем, скажи на милость, ты за ним поехал? Можно спросить?

— Чтобы узнать его историю. Он сказал: «Давай поедем вместе в Олбани, там у меня родственники». Все произошло спонтанно, поверь, но рассказ этого карлика не заставит нас долго сидеть на бобах.

— Ты абсолютно сумасшедший. С этими твоими бобами. Знаешь ли ты, что моя карточка заблокирована? Что уже все заблокировано?

— Не все. Не все.

— Почти все!

— Я должен прийти в себя. Я должен что-то написать, причем быстро, в противном случае все действительно будет заблокировано.

Мне показалось, что она немного успокоилась. Идеальная ложь на девяносто пять процентов состоит из правды. Вы должны только изменить или опустить несколько деталей — в остальном можете говорить правду. Чем больше процент правды во лжи, тем лучше.

— Послушай, — сказал я, — пользуйся пока нашей ирландской «Мастеркард», ее не должны были заблокировать. В Ирландии у нас пока еще нет проблем.

Моим девизом всегда было иметь как можно больше счетов в как можно большем количестве стран, и теперь эта тактика начала приносить свои плоды.

— Из банка звонили уже два раза.

— Не бери трубку. Просто не бери трубку.

— Как это не брать трубку? Как бы я с тобой сейчас разговаривала, если б не брала трубку?

— Тогда скажи им, что на следующей неделе все будет заплачено. Что я жду крупного аванса, который может прийти в любой момент.

— А ты и в самом деле ждешь крупного аванса?

— Нет, конечно же, но, поверь, я что-нибудь придумаю. Я должен начать писать поваренную книгу, тогда все уладится. Пятьдесят процентов при подписании контракта, пятьдесят при сдаче. Если я хоть что-нибудь сдам, у нас снова появится надежда.

Парень мыл руки. И смотрел на меня как на чудика.

— На следующей неделе все уладится, — сказал я как можно более спокойным голосом.

— Ты повторяешь это уже который год.

— Да, но я еще не говорил это банку.

— Зато говорил мне, а это гораздо хуже.

Парень все так же мыл руки. Время от времени он бросал на меня красноречивые взгляды. Я посмотрел на себя в зеркало, но ничего такого особенного не заметил.

— Мы все спокойно обсудим после того, как я вернусь. Как прошел конгресс? Как твой доклад?

— Хорошо. Очень хорошо. Если не считать, что я не могла расплатиться за гостиницу. Они не приняли мою кредитку.

— Об этом ты уже рассказывала, — вздохнул я.