Не позавтракал, только выпил кофе – по дороге, практически на бегу, зато целых два раза. И выпил бы в третий, но как-то неожиданно быстро пришел. Убедился, что рисунки в порядке, нормально доехали и уже вставлены в рамы, на его вкус, чересчур громоздкие, неподходящие для графики, но ладно, какие есть. Перевел дух и только после этого традиционно впал в тихую панику: теперь это все надо развешивать! И что, и как, и куда?! Стоял посреди пустого зала в полной растерянности, галерейная девица что-то тараторила по-английски, он с трудом ее понимал, но все-таки разобрал: «волонтер», «обещал», «очень скоро». Ну точно, мне же положен волшебный помощник, как в сказке. Она еще вчера говорила, что какой-то помощник придет.

Но ждать было невыносимо, поэтому Зоран принялся раскладывать рисунки на полу – как попало, без какой-то системы, без понимания, чем это ему поможет, лишь бы себя занять. Разложил, посмотрел и окончательно понял, что это будет не выставка, а какой-то ужас позорный – ему всегда так казалось, когда развешивал сам.

– Ужас какой, – произнес вслух мужской голос у него за спиной. И поспешно добавил: – Рамы – ужас. И дешевые рыхлые желтоватые паспарту. А рисунки – убиться крутые. Вам вообще нормально, что я по-русски? Мне сказали, вы понимаете. Соврали, нет?

– Не соврали, – ответил Зоран. И обернулся.

Перед ним стоял человек средних лет, чуть выше среднего роста, элегантно небритый, одетый с явно продуманной небрежностью; в общем, очень типичный персонаж художественной среды. Только взгляд у него был какой-то бешеный, непонятно, что ждать от такого – то ли на шею бросится, то ли начнет всех вокруг убивать. Зоран никогда не считал себя робким, но тут невольно отступил на шаг.

Незнакомец, конечно, не стал никого убивать, ни, тем более, обниматься. А просто вытащил из ушей наушники, спрятал плеер в карман и улыбнулся – криво, одним уголком рта, но тепло, как старому другу. И – не спросил, утвердительно сказал:

– Так я же вас вчера видел в баре. Вы там в дальнем углу сидели и рисовали – охренеть можно что. Если бы мне гарантировали, что в следующей жизни тоже так смогу, застрелился бы, не задумываясь, прямо сейчас. Хотел вам это сказать, но помешать не решился. А оно вон как смешно повернулось. Причем я же этих красавцев, галерейщиков ваших, собирался послать подальше, три раза мне перезванивали: «ой, мы еще не готовы, ой, у нас тут форс-мажор, ой, давайте, пожалуйста, завтра», – а у меня других дел полно. Но не послал почему-то. Получается, правильно сделал. Хорош бы я был, если бы вас прозевал.

– А еще говорят, это у нас на Балканах бардак, – вставил Зоран, обрадовавшись, что можно высказаться по существу дела, потому что от комплиментов всегда терялся, просто не знал, что на них отвечать. И, будучи честным человеком, добавил: – У нас-то, конечно, бардак. Но все-таки не настолько. Когда мне вчера сказали, что рисунки черт знает где заперты и ни у кого нет ключей, это был… скажем так, интересный опыт. Такое со мной в первый раз.

– Ну так здесь тоже Балканы, – усмехнулся убийца с улыбкой, то есть волшебный помощник, ангел, спустившийся с небес, чтобы милосердно избавить его от тягот развески. – Балтийский ваш филиал. Я когда сюда переехал, это почти сразу понял. И только поэтому никого до сих пор не убил.

– А мы успеем вообще до завтра? – нерешительно спросил Зоран. – До завтрашнего вечера? Открытие вроде бы в шесть часов…

– До завтра? – удивился помощник. – Еще чего не хватало! – и прежде, чем Зоран схватился за сердце, добавил: – Здесь возни максимум на пару часов. Помещение крошечное. И самое тягомотное за нас уже сделали, не придется в рамы вставлять. Хотя это трындец, конечно, а не рамы. Так нельзя. Половина эффекта насмарку. Будь моя воля, я бы просто приколотил бы ваши рисунки степлером к стенам. Чтобы необъятный простор и ничего священного. И лишнего – ничего.

– Ну так приколотите! – обрадовался Зоран, который и сам думал, что гораздо лучше без рам.

– Нельзя, – поморщился тот. – Меня очень просили не выходить из берегов. В смысле, забыть о своих амбициях и оставить картины в хозяйских рамах. Обычно я в таких случаях разворачиваюсь и ухожу, но хозяин галереи – школьный приятель моей подружки, которая – ангел. А ангелов нельзя огорчать. Ладно, ничего. Все равно будет круто, – пообещал он таким угрожающим тоном, словно собирался вместо развески устроить погром. И красивым, почти драматическим жестом сбросил на пол пальто.

– Вам помогать надо? – спросил его Зоран, втайне надеясь услышать обычное в таких случаях «нет» и пойти наконец-то позавтракать. Но помощник энергично кивнул:

– Естественно, надо! Никому не должно быть слишком легко. – И, коротко рассмеявшись, добавил: – Забыл же представиться! Ваше имя я из афиши знаю, а меня, если что, Эдо зовут.

Легко никому действительно не было. Эдо припахал и Зорана, и галерейную девицу – подержать, забрать, принести, унести, постоянно быть рядом, восхищаться и сострадать. Сам он носился по залу, как вихрь, с лицом маньяка-убийцы. Ну, то есть вдохновенная сосредоточенность в его исполнении почему-то выглядела именно так.

Через полтора часа все рисунки были развешаны. Зоран поверить не мог, что все так быстро закончилось. Причем настолько удачно, что собственная выставка теперь казалась ему чужой. Каждый рисунок в отдельности – его, знакомый, но все вместе – явно же какого-то другого художника. Очень крутого, до которого ему самому еще пахать и пахать. До сих пор всегда думал – да какая разница, в каком порядке рисунки по стенам развешивать, главное, что не валяются на полу, а теперь своими глазами эту разницу видел. Хотя по-прежнему не понимал, почему оно так.

Пока подбирал слова, чтобы все это как-то выразить, Эдо озирал результат, скривившись, словно от физической боли. Наконец сказал:

– Лампы бы здесь поменять на нормальные. Освещение совсем ни к черту. Так нельзя.

И взялся за телефон. После нескольких звонков и напряженных, как Зоран понял по интонации, переговоров на незнакомом ему языке, торжествующе расхохотался, взмахнул рукой так, словно телефон был мечом, извлеченным из груди поверженного противника, и объявил:

– Купят они новые лампы. Какие надо. И сегодня же привезут. Вечером обещали. Но вы не берите в голову, это не ваша забота. Сам заскочу, поменяю. Тут работы максимум на двадцать минут.

– Спасибо, – наконец сказал Зоран. – Мне-то кажется, и так все отлично. Но меня слушать не надо. Я совсем не чувствую выставочное пространство. И вообще никакое. Даже мебель в квартире расставить – мука. Не понимаю, чего куда, пока кто-то другой не сделает. Вот тогда вижу, что хорошо.

– Да и ну его на фиг, – отмахнулся Эдо. – Зато вы другое пространство видите. Которое не видит никто, но многие безошибочно узнают, когда вы его показываете. Я уже говорил, что вы очень крутой художник? Ну ничего страшного, повторюсь. Я на самом деле ужасно рад, что все так совпало. Что это именно ваша выставка, и что Люси меня попросила, и что я не смог ей отказать… Так, а теперь стойте. Главное – не уходите прямо сейчас.