Раиса прошла в туалетную комнату и уставилась на свое отражение в зеркале. С тех пор, как у нее появились деньги и возможность стать интересной, шикарной женщиной, она ни разу не смотрела на себя так, без любви и даже без сочувствия. Это рожа грубой тетки, которая в лучшем случае выглядит не старше своего возраста. А вообще она даже подростком казалась несколько перезрелой. Чертовым подростком с большими ногами и руками, прыщами на лбу и гипертрофированной сексуальностью, охватившей нескладное тело внезапно, как болячка. Не так уж много было на нее любителей, чтобы она могла кому-то отказать. Странно, что она впервые забеременела только в восемнадцать лет. И понятия не имела от кого. Были проблемы поважнее. На аборт ее не взяли. «Да ты что: он уже в твоем брюхе ножками бьет». Замученная бедностью мать, отец, который разговаривал лишь в пьяном виде, ничего не заметили. Они вообще на нее никогда не смотрели. Раиса приехала из украинского города в Москву на седьмом месяце беременности. Устроилась на стройку, поселилась в общежитии. Выпирающий живот всем было удобно считать особенностью ее фигуры. Девушки, приехавшие в Москву раньше, просветили ее. Оказывается, способов избавиться от ребенка существует масса. Придушить подушкой сразу после рождения, замотать в тряпки и выбросить на помойку, желательно подальше от дома. Завернуть живого в одеяльце и незаметно оставить на скамейке в сквере или метро. Отказаться от ребенка в роддоме. Не отказываясь, отдать в дом малютки. И, наконец, самое выгодное – продать. Есть люди, телефон которых можно недорого купить. Раисе, конечно, понравилось последнее. Вскоре ее познакомили с детским доктором Андреем Ильичом Паниным. Она родила мальчика на какой-то квартире. Помогали ей доктор и акушерка. Рая первые дни кормила сына. Молока было столько, что малыша можно было купать в нем. Потом акушерка перевела его на искусственное питание, а Рая туго перебинтовала грудь. У нее поднялась температура до тридцати девяти, но деньги, выданные Андреем Ильичом, она пересчитала и ахнула про себя. Три тысячи баксов! Она, конечно, тогда не догадывалась, что тот за каждого младенца получал от двадцати тысяч долларов.

Мог ли у нее вырасти такой красивый, складный парень, как Гера? Почему нет? Любовники были разные. Вот только… твою мать! Она меньше всего смотрела на их лица. Но он мог и не вырасти. Эта плюгавая тварь запросто могла разобрать ее ребенка на органы. Ей до последнего времени не причиняла боли такая мысль. У каждого свой бизнес. Они с Паниным из той породы людей, кто выживает, лишь уничтожая других. Но уже несколько ночей, задыхаясь в своей роскошной спальне, она видит безжалостные руки, разворачивающие одеяльце, прижимающие корчащегося ребенка к столу, разрезающие скальпелем крошечный животик. И всякий раз острая, горячая боль разрывает ей низ живота, а все тело покрывается холодной испариной. Она должна узнать.

Раиса набрала номер по внутреннему телефону:

– Андрей Ильич, зайди ко мне.

* * *

Сергей перед отъездом «пробил» для Дины адрес Лилии Петровой, матери мальчика, которого зарезали ночью во дворе сто пятнадцатой школы.

– Попробуй что-нибудь узнать, может, нам и пригодится. Мне сказали, что там не было никаких зацепок и нет ни малейшего сходства с убийством Марины Федоровой.

– Но все-таки это очень близко от нашего дома. И времени немного прошло. Меньше года, – не слишком уверенно возразила Дина. Ей страшно не хотелось тревожить и расспрашивать несчастную мать. Но игнорировать советы Масленникова ей никогда бы не пришло в голову.

Она долго звонила в дверь Петровых, но никто ей не открыл. Зато высунулась старушка из соседней квартиры.

– Она, может, и дома, только никому не откроет. Мы и сами не видим ее никогда.

* * *

Немая Антонина стала задыхаться во сне. Комнату заполнял едкий густой дым. Она влезла в юбку, лежавшую на стуле рядом с кроватью, накинула кофту, прикрыла рот и нос рукавом, выбежала в коридор. Там тоже дым. Антонина быстро открыла все детские комнаты: огонь был в одной – у Юры. Дети постанывали во сне, но не плакали: им всем на ночь давали сильное снотворное. Антонина думала минуту, а потом сняла с вешалки свое черное пальто с платком в рукаве и бросилась к выходу. У самой дальней от источника огня комнаты она помедлила. Потом вбежала туда, схватила из кроватки младенца трех месяцев от роду, завернула в одеяльце и побежала из дома.

* * *

Перед тем как уехать в Александров, Сергей осуществил то, без чего душа его была бы не на месте. «Незаконное проникновение в чужое жилище». Точнее, в квартиру Панина. Он оценил все: и бедную прихожую – для соседей и случайных посетителей, и Клондайк в туалете и спальне. Простучав стены и плитки, обнаружил явные места тайников. Вскрывать пока ничего не пытался. Лишь убедился в том, что доктор залег на время у кого-то из своих деловых знакомых, круг которых был уже, в общем, установлен. Наверняка он ждет информацию о том, что следствие не ищет его в связи с гибелью Пантелеева и по-прежнему не подозревает о его отношении к похищениям детей. Если Павел Иванович не подведет, то доктор такую информацию получит.

В поезде, который мчал Сергея к сто первому километру, он в тысячный раз пытался понять, почему ему все время кажется, что Панин имеет отношение к убийству Марины Федоровой. Было бы что-то конкретное, малейшая улика, мотив или хотя бы факт знакомства с семьей погибшей девочки. Но когда что-то находится, толчки интуиции и полет воображения становятся обоснованным подозрением. А так… Смахивает на неврастению, требующую ее сокрытия от окружающих.

* * *

Тело Наташи трепетало в руках Андрея. Она открывала в себе жажду наслаждений, тонула в блаженстве, возвращалась из него другой – удовлетворенной и безмятежной. Андрей был уверен, что только сейчас, здесь, рядом с Наташей, его тело и душа перестают быть неприкаянными. Она – его единственная, его страсть, судьба. У него было много женщин, кроме жены. На одну встречу, на две-три, просто перепихнуться. Конечно, он что-то от них получал. Забвение, облегчение, удовлетворение мужского самолюбия… Но… принимал только со спиртным. Иначе не мог побороть отчуждение, брезгливый холодок, недоверие к чужой душе, неприятие чужого тела. Он и к себе-то относился плохо. Знал, что очень красив, но чувствовал себя злобным уродом. И вел себя соответственно. Может, все не так безнадежно? Может, он просто однолюб? Андрей задыхался от нежности и страсти, когда Наташа томно изгибалась в его руках, тихонько стонала, приоткрыв прелестный розовый рот. Он мог носить ее на руках до конца жизни…

Среди ночи они встали и пошли, обнаженные, на кухню. Нашли в большом холодильнике неплохую еду, бутылку виски. Андрей попросил Наташу рассказать о тех странах, в которых она бывала. Он слушал с восхищением, интересом, гордостью. И вдруг…

– В Париже я была с Джоном… – Андрею показалось, что он ослышался.

– Что? С кем ты была?

– С Джоном. Это английский лорд, миллионер, мы встречались одно время. Ничего серьезного, просто хорошо друг к другу относились. – Наташа заставила себя что-то объяснять и застыла от сознания того, что произошло нечто ужасное.