Тереса при виде сестры сначала оторопела от ужаса, даже попятилась, потом помчалась предупреждать Тадеуша, чтобы тот не помер от кошмара на месте. Мелкие подробности нашего пребывания в Канаде описаны в «Бесконечной шайке».

Уже через неделю я потащила мать в Гамильтон, где они с Моникой занялись друг другом, а я могла скинуть заботу о ней с плеч долой. Роберт повез нас на Ниагару.

Именно тогда, в Торонто, мы наткнулись на меховщика, у которого должно было произойти убийство. Впечатление было настолько сильное, что мы едва не отправились в полицию, и у меня родился замысел «Бесконечной шайки». Я и сегодня не уверена, не лежал ли там где-нибудь труп?

Обе сестрички каждый день по очереди отводили меня в сторонку.

— Не могу я больше с этой Тересой! — драматическим шепотом кричала мать.

— Слушай, я с твоей матерью не выдержу! — нервно сообщала Тереса.

Тадеуш выдерживал всех и при этом здорово веселился.

Тереса и Тадеуш владели самым красивым участком озера. Весла в лодке были практически невесомыми, можно было просто-таки жить на воде! Мама просто влюбилась в деревья, под каждым становилась и приказывала считать, сколько таких, как она, уместились бы в дупле такого дерева.

Там же я свела личное знакомство с прелестнейшим зверьком в мире и на нем просто помешалась. Зовут его чипманк.[19]Не знаю, как это название пишется, вообще не знаю, кто это, по-моему, какой-то вид хомяка. Существо было дикое, жило в лесу, но одомашнилось за пару дней, и уже через неделю, только хлопнешь дверью на крыльцо, — оно огромными скачками мчится из лесу, чтобы получить орешки и семечки. Ел зверек из рук, тыкаясь мордочкой в ладонь, чтобы достать зерна, забирался на человека. Просто чудесный зверек!

Другое необыкновенное существо — «грандхок».[20]Опять же не знаю, как пишется, да еще и как выглядит. Дважды с бешеной скоростью мимо меня просвистела копна темно-серого меха, которая ранее объела у Тересы на клумбе все ноготки. Сколько я рылась во всяких энциклопедиях и атласах, пером не описать, но «грандхока» не нашла. А ведь я видела его собственными глазами, хотя и не смогла рассмотреть, и могу поклясться, что он существует.

Мой сын Ежи, купив теплицу для разведения шампиньонов, выделил часть под жилье, оформил все документы и принялся за разведение грибов. Я же потеряла голову на этой почве и занялась сбором урожая. Страсти к собиранию грибов я никогда не скрывала, из-за грибов я даже умудрилась заблудиться в Кампиновской пуще, на крохотном пятачке, который прекрасно знала.

В теплице заблудиться не получалось. Всю осень, зиму и весну я, как одержимая, собирала шампиньоны, дошла до высот профессионализма и обрела неплохую форму.

Жизнь нам разнообразили собаки Динго, Сёгун, Суня и Симка, а потом еще и Каро, которую привезли, когда дети уехали в отпуск. Грибное производство на время приостановилось, наступил этап чистки и уборки помещений. На хозяйстве оставили меня с Богданом, отцом Ивоны.

— Мамуся, тут могут щеночка принести, — сообщили мне дети перед самым отъездом. — Возьми его, мы договорились.

«Щеночком» оказалась Каро — шестимесячная сука немецкой овчарки. Ее хозяин, венгр, покидал Польшу и оставлял собаку, ни слова не понимавшую по-польски. Собака выросла в квартире, и полная смена обстановки довела ее до форменного безумия. Люди, которые привезли ее, сбежали от нас в мгновение ока.

Естественно, все наши собаки тут же заинтересовались новенькой, а она в смертельном ужасе всячески старалась спрятаться от знакомства.

Я сидела на люке угольного подвала, терпеливо ждала и время от времени подзывала ее ангельским голоском. Приблизительно через час Каро подошла и разрешила себя погладить, потом нашла дорогу к дому, влетела в кухню-столовую и легла перед шкафчиком с кастрюлями.

К кастрюлям стало не подступиться. Каро пролежала два дня, глядя на меня такими глазами, что сердце разрывалось. В собачьих глазах светилась безграничная отчаянная надежда: я же когда-нибудь найду и приведу хозяина и вообще совершу чудо. Я чувствовала себя сволочной обманщицей, но для Каро я стала смыслом жизни, потому что она пристала ко мне, как репей.

Через два дня приехал Богдан и сменил меня на посту. Какое-то время мы сидели возле Каро на корточках, объясняли ей: ничего страшного не происходит, бабушка уйдет по делам, а дедушка останется, дедушка тоже хороший песик. Крыша у нас точно поехала, но Каро Богдана признала.

Через неделю Каро освоилась и почувствовала себя дома. И тут она показала себя во всей красе.

Она признавала только двоих — меня и Богдана. Позже причислила к своим еще и маму, явившуюся с визитом к собакам с ливерной колбасой. Все остальные были врагами, им надо было немедленно перегрызть глотку. Каро в оскале демонстрировала зубов этак сто пятьдесят, на хребте от лба до хвоста шерсть вставала жесткой щеткой, и она не позволяла никому нарушать границы.

Люди боялись проходить через наш двор, ни один чужой ни разу не рискнул войти в калитку, а ведь Каро не было еще и семи месяцев.

Единственный способ с ней справиться — поставить перед фактом. Чужак должен был оказаться в доме без ее ведома и сидеть в кресле. Каро впускали, и тогда она соглашалась оставить его в живых, но вставать гостю было очень нежелательно. Шевельнуться ему дозволялось только через какое-то время.

Мы с Богданом ехидно предвкушали ту минуту, когда собака не пустит домой хозяев. И вот эта минута настала! Дети вернулись из отпуска, и им тоже пришлось красться в дом с черного хода. Каро, которую отвлекли игрой во дворе, влетела в комнату, когда они уже сидели в креслах. Она страшно рассердилась, вздыбила шерсть на хребте, но у собаки концы не сходились с концами. Запах дома и запах новых врагов совпали, и это до такой степени сбило Каро с толку, что она убежала и долго не хотела возвращаться.

В самом начале эпохи шампиньонов, кажется осенью, у Ежи случилась беда. Он купил объект вместе с персоналом, в том числе с прекрасным управляющим, который взял на себя три четверти работы. И вот этот замечательный управляющий скоропостижно скончался — отказало сердце.

После смерти пана Станислава вся работа пала на плечи сына. Другого хорошего управляющего Ежи так и не нашел, и рабочий день у него продолжался с пяти утра до полуночи. Ивона тоже работала от зари до зари. Продержались они два с лишним года, после чего мое дитятко вернулось к своей изначальной профессии.

Мама снова была не в себе, опять пошли «канадские номера»: она причитала, что «деточка ее забудет», вспоминала канадские деревья над озером у дома Тересы, а съедобные продукты, по ее утверждению, были только в Канаде. Я собиралась в Канаду, только несколько позже, на конгресс IBC, но мотаться туда-сюда каждую неделю я не могла. Но матери так хотелось в Канаду, что она уехала одна. Впоследствии Тереса призналась, что она пережила ее визит очень напряженно, тяжелее даже, чем годы войны…