Ибрагим отошел от меня, огорченно бормоча что-то под нос, сложил инструменты обратно в чемодан, закрыл его и поднял со стула.

И тут, когда я увидела его с кейсом в руке, меня внезапно снова осенило.

Должно быть, напряжение и ужас обострили мои чувства, впрыснув в кровь огромную дозу адреналина, заставили мой мозг работать в усиленном, аварийном режиме, и я поняла необыкновенно важную вещь.

Если вначале я потребовала встречи с хозяином только для того, чтобы вырваться из волосатых рук Ибрагима, чтобы отсрочить пытку и смерть, при этом совершенно не представляя, о чем я буду говорить и чем смогу заплатить за свою жизнь — и не только за свою, поскольку где-то в соседней камере держали Шурика, — то теперь я поняла нечто настолько важное, что этой информацией можно было выкупить две наши жизни.

И по странному капризу судьбы, именно Ибрагим натолкнул меня на догадку. Ибрагим с чемоданом в руке.

На этот раз не было никакой «Скорой», меня затолкнули в обычную машину с затененными стеклами, на заднем сиденье рядом со мной устроились два парня, которые зажали меня с двух сторон так сильно, что едва можно было вздохнуть. В довершение ко всему в бок уперлось дуло пистолета — как будто я могла куда-то деться из автомобиля. Видно, здорово ребята боялись своего босса Руденко, если так сильно меня охраняли.

Шурик остался там, в том страшном подвале. Возможно, его уже нет в живых… Сердце сдавило тяжестью. Я сжала зубы и приказала себе об этом сейчас не думать, потому что если я буду волноваться и переживать, то ослабею, а мне нужно сохранить ясную голову и твердый рассудок. А также сильную волю и тягу к победе. Я должна спасти свою жизнь и жизнь любимого человека. Если же хоть один волос упадет с его головы, то я страшно отомщу всем — и Дашке, и ее папаше, и даже самому великому и ужасному Руденко, разумеется, если он оставит меня в живых. А в противном случае и беспокоиться не о чем.

Такими словами я пыталась унять свой страх. Скажу честно, мало что получалось. Но когда мы приехали в город, я устала бояться и как-то смирилась со своим положением.

Машина подъехала к тому самому дому возле Казанского собора и остановилась.

— Давай без фокусов, — предупредил меня один из сопровождающих, — не трепыхайся.

Я взглянула на него как на идиота — если я сама просила отвезти меня именно к Руденко, то на кой черт, интересно, мне сейчас кричать и вырываться у них из рук?

Один из парней скрылся в подъезде. Когда мы вошли, в будочке охранника никого не было. Понятно, подумала я, не хотят, чтобы меня видели. Один охранник у них точно болтливый, может, остальные тоже. А так никто никого не видел…

Если Михаил Николаевич рассчитывал напугать меня своим видом, то он в этом не преуспел. По-настоящему боялась я только Ибрагима с его жуткими инструментами, а сейчас, вдали от него, малость успокоилась и решила, что стесняться не буду. В тот единственный раз, когда я видела Руденко, я не успела его как следует разглядеть. Он, я думаю, тоже меня не вспомнит, он и не смотрел тогда в мою сторону.

Парни втолкнули меня в комнату, бросили в кресло и встали по бокам, как солдаты у Мавзолея. Комната, судя по всему, была кабинетом Руденко, где-то тут должен быть тот самый сейф, из которого я, а на самом деле Женя, вытащила папку с документами.

Человек повернулся от письменного стола и уставился на меня. Я постаралась ответить ему самым невозмутимым взглядом, сама же исподтишка рассматривала его.

Первое, что сразу бросалось в глаза, — мужчина был очень похож на Стаса, то есть, конечно, это сын был похож на отца. Только Стас выше ростом, более мускулистый, более стройный от постоянных занятий спортом. Папа Руденко был пониже, но в плечах пошире, скорее полный, чем худой. У Стаса светлые волосы лежали мягкой волной, у отца на макушке просматривалась внушительная лысина, оставшиеся же волосы были подстрижены довольно коротко. С виду Руденко казался благодушным — круглолицый, с румяными щеками и хитринкой в глазах, но я прекрасно помнила рассказы Дашки, что в гневе он страшен, и для того, чтобы получить желаемое — в данном случае заветную папку с документами, — он не остановиться ни перед чем, да никто и не сможет его остановить, в мире нет такой силы. И я еще собиралась мстить такому человеку! Да кто я перед ним? Букашка, божья коровка, случайно залетевшая в городскую квартиру…

Однако мысли эти не только меня не деморализовали, но вызвали прилив здоровой спортивной злости. Мы еще посмотрим, кто кого! Мне-то терять нечего, а вот ему от меня кое-что нужно…

— Свободны! — бросил Руденко своим парням и, когда они вышли, уставился на меня прищуренными глазами и произнес одно слово:

— Ну?

— Скажите своим людям, чтобы не трогали моего друга! — выпалила я скороговоркой. — Он все равно ничего не знает и ни в чем не виноват! Он просто приютил меня у себя в квартире…

Руденко сделал бровями движение, как будто ему что-то мешало — несуществующие волосы упали на лоб или комар сел. Я поняла этот жест так, что он велит мне говорить по делу и не отвлекаться на ерунду.

— Слышали, что сказала? — заорала я. — Это для вас его жизнь пустяки, а мне плевать на ваши бумаги, плевать на ваш Светлоярский порт, хоть бы он сгорел совсем! У вас там псих этот, Ибрагим, ему лишь бы человека до смерти запытать!

— Он без приказа ничего не станет делать, — ответил Руденко, потом откинулся на стуле и поглядел на меня с брезгливым любопытством: — Значит, все-таки ты взяла папку?

— Нет, — пробормотала я. — Я не брала, но знаю, кто ее взял. Я скажу все, что мне известно, но прежде ответите вы: в доме сейчас есть прислуга? В частности, меня интересует Наталья Ивановна.

Руденко удивился, помедлил немного, потом сказал, что из прислуги никого нет, а Наталья Ивановна придет завтра утром.

— Это как раз очень хорошо, а где ваш сын Стас? Прислуга мне не нужна, а вот Стас может понадобиться, для очной ставки, — нахально добавила я.

— Если ты не брала папки, то откуда знаешь, что в ней лежит?

— Что у вас пропали документы, я знаю от Дашки, — честно ответила я. — Вы ведь сами ее упрекали в воровстве.

Руденко явственно помрачнел, очевидно, он и сам уже жалел, что в сердцах наговорил Дашке лишнего.

— Опять же по телевизору передачи разные… — вкрадчиво продолжала я, — если иметь в голове две-три извилины и сложить два и два…

Руденко демонстративно посмотрел на часы, потом перевел выразительный взгляд на меня.

— Ты что, думаешь, у меня есть время шутки шутить? — произнес он таким тоном, что мне сразу же расхотелось шутить эти самые шутки.

— И в мыслях не было ничего подобного, — заторопилась я, — но только разговор будет долгий, нужно подробно все объяснять, а то вы не поймете…

— Ты начни, а я уж как-нибудь сам разберусь, продолжать тебе или к Ибрагиму обратно ехать.