— Будь добра к нему, Троттер.

За ним подошел Джон:

— У м…меня скоро появится ж…жена, Троттер, но у ме… у м…меня никогда не будет такого д…д…друга, как ты.

Он нежно коснулся пальцами ее щеки, затем, взяв ее за плечи, развернул туда, где стоял в ожидании Мэтью, а Мэтью молча подхватил ее на руки и подсадил на высокую ступеньку. Потом он повернулся к братьям.

Сначала он держал обоих за руки, но потом все трое вдруг разом сомкнулись, положив друг другу руки на плечи, и застыли так, глядя друг на друга: такие разные и в то же время такие похожие, и на лице у каждого застыла печаль.

Наконец Мэтью подошел к Бидди. Наклонившись, он поцеловал ее в морщинистую щеку и едва слышно проговорил:

— Присматривайте за домом и за всем, что в нем есть. Кто знает, может быть, в один прекрасный день мы вернемся…

Высунувшись из окна, путешественники махали до тех пор, пока изгиб рельсов и клубы паровозного дыма окончательно не скрыли из виду фигурки тех, кто стоял на платформе. И тут впервые они остались действительно одни.

Сидя рядом, сплетя пальцы, они смотрели друг на друга. Слова пришли позже, спустя какое-то время. Мягко высвободив свои руки из рук Тилли, Мэтью медленно вытащил из ее шляпы булавки. Он положил их вместе со шляпой на сиденье напротив, и, погрузив пальцы в волосы жены, заглянул в ее глаза. Взгляд его был мягок, а голос — нежен, когда он произнес:

— Ты прекрасна, миссис Сопвит, и ты моя. Наконец-то ты моя — вся, на всю жизнь.

Миссис Сопвит. Тилли Троттер больше не было. Она превратилась в Матильду Сопвит. И она была уверена, что Матильда Сопвит будет любима так, как никогда не была любима Тилли Троттер. И она была уверена, что Матильда Сопвит будет любить так, как никогда не любила Тилли Троттер. И она обвила руками шею своего мужа, единственное, что она смогла выговорить, было:

— О, Мэтью! Мэтью!..

Когда Мэтью помогал Тилли сойти по трапу на пристань Галвестона, она про себя горячо молилась, чтобы ей больше никогда в жизни не пришлось ступить на борт какого бы то ни было корабля.

Путешествие через Атлантику оказалось тяжелым, и Тилли не раз желала оказаться снова в Англии — где угодно, даже в деревне, только бы не посреди этого вздымающегося, опадающего, выворачивающего желудок наизнанку и изматывающего всю душу океана. И хотя то, что приступы морской болезни перестали ее мучить прежде, чем закончилась первая неделя плавания, ненамного облегчило положение. Каюта по-прежнему была тесной и душной, а Кэти практически пролежала пластом и всю первую, и последующие две недели. А уж ребенку так досталось, что у нее были все основания опасаться потерять его.

Это путешествие стало для Тилли хорошей наукой. Она поняла, что даже самая необыкновенная любовь и самая глубокая страсть могут спасовать перед физической слабостью тела. Постоянные позывы на рвоту, усилия воли, которыми она заставляла себя вставать, чтобы позаботиться о Кэти, и состояние ребенка не раз заставляли ее задавать себе вопрос: «Зачем я совершила такую безумную вещь?» Выйти замуж за человека на шесть лет моложе себя и последовать за ним на край света — это было бы достаточно сложным испытанием и для молодой девушки с авантюрным характером. Но она-то уже не была юной девушкой — ей было тридцать два, на руках у нее был ребенок-инвалид, а на плечах лежала, пожалуй, не меньшая ответственность за Кэти. С самого момента вступления на борт корабля из бойкой и расторопной девушки, какой она была на твердой земле, Кэти превратилась в комок нервов. И это еще до того, как судно вышло в море.

От того, что Мэтью не мучился морской болезнью, а, наоборот, даже наслаждался каждой минутой путешествия, Тилли не становилось легче. Ей не становилось легче и оттого, что он старался делать все возможное, чтобы облегчить ее страдания. Сама его искренняя забота стала для нее источником дополнительного раздражения.

Но наконец все было позади. Они стояли на твердой земле среди множества улыбающихся лиц: черных, коричневых, белых, причем последние в большинстве своем были украшены бородами. Люди вокруг разговаривали, смеялись, пожимали друг другу руки. Всех вновь прибывших кто-то встречал — одних только Сопвитов, оказалось, не встречал никто.

Мэтью внимательно посмотрел по сторонам и потом, повернувшись к Тилли, улыбнулся:

— Они должны быть где-то тут. Слушай, оставайся здесь, посиди на этом сундуке. — Он усадил ее, нажав на плечи. — Я вернусь через минуту.

Глядя, как он прокладывает себе путь сквозь толчею, Тилли вдруг испытала прилив гордости и любви, которые хотели смыть бурные морские волны. Ее муж был статен, силен, красив и выглядел старше своих лет, за что она была благодарна судьбе. Она повернулась к Кэти, сидевшей рядом с ней на сундуке с ребенком на руках и ошарашенно озиравшейся вокруг, и сказала:

— Скоро мы будем дома. — И это прозвучало как-то совершенно естественно. — Скоро мы будем дома.

Кэти, повернув к ней белое как бумага лицо, выговорила в ответ:

— Да уж, слава Богу.

Тилли громко рассмеялась, что привлекло к ней внимание двух странного вида чернокожих мужчин. Сгибаясь под тяжестью больших обшитых дерюгой тюков, которые покоились на их спинах, оба повернули головы в ее сторону и даже приостановились, прежде чем продолжить свой путь.

Все еще улыбаясь, Тилли взглянула на Кэти;

— Ты как будто забыла, что не на кухне в Мэноре.

— Да уж, скажу тебе, Тилли, по мне — так лучше бы я сейчас сидела там.

— Ну-ну, все будет в порядке.

— Ты так думаешь? — боязливо спросила Кэти, и Тилли уже серьезно ответила:

— Конечно, все будет в порядке.

Девушка, покачав головой, устремила взгляд поверх головки ребенка: пристань, постройки, похожие на склады, что-то вроде приземистых хижин. Затем, глядя куда-то в пространство, она пробормотала:

— Все тут такое странное… И эти лица… На некоторые как глянешь, так чуть с ума не сойдешь со страху.

— Это же совершенно другая страна, — начала было Тилли, но Кэти, мотнув головой, довольно резко буркнула:

— Не надо все время напоминать мне об этом, я сама не слепая. — И тут же, опуская глаза, едва слышно прошептала: — Вон тот парень, справа от тебя, так и уставился на нас. Ой! Он идет сюда…

Тилли, тут же повернув голову, увидела, что к ним приближается долговязый молодой человек в широкополой шляпе, которая только чудом держалась у него на затылке, и при каждом шаге готова была свалиться. Скорее всего, парень сдвинул ее туда нарочно, чтобы похвастаться роскошной копной кудрявых рыжих волос. На нем была рубашка с незастегнутым воротом и облегающие штаны, заправленные в высокие, чуть ниже колен сапоги. Лицо у него было длинное, чисто выбритое, он белозубо улыбался и, казалось, посвистывал через дырку, где не хватало одного нижнего зуба. Парень настойчиво разглядывал Тилли. Подойдя, он взглянул на имя, написанное на сундуке, потом обошел кругом кучу остального багажа и, оказавшись снова перед Тилли, произнес: