Мэтью тоже курил, однако, как и его отец, не плевал — разве только в платок, — за что Тилли была ему очень благодарна.

Сославшись на то, что ей нужно пойти взглянуть на ребенка, Тилли встала, собираясь уйти. Мэтью тоже поднялся, улыбнулся ей, кивнул и снова сел.

Уже входя с веранды в дом, Тилли услышала, как младший Рэнкин со смехом произнес:

— Лошадка что надо, Мэт…

И еще что-то, чего она не разобрала. Идя по коридору к своей комнате, в открытую дверь, она увидела сидящих в торце стола Кэти и Дуга Скотта. Оба смеялись. Ей безумно захотелось присоединиться к ним, но она уже усвоила, что в этой свободной стране ей придется столкнуться с еще одним препятствием: статусом. Когда-то Мэтью, усмехаясь, сказал, что, хотя вслух об этом не говорится, здесь с гораздо большей щепетильностью относятся в понятию класса, нежели в Англии, потому что в Америке классовое деление более многоступенчато. В самом низу этой лестницы находились черные рабы; за ними шли метисы, унаследовавшие одну половину крови от индейцев, другую — от мексиканцев или даже белых, а у некоторых один из родителей был белым, другой — мексиканцем. Далее шли поселенцы, в большинстве своем люди уважаемые, хотя и среди них частенько попадались лодыри и бездельники. Выше находились белые — те, кто устанавливал нормы и правила: торговцы, банкиры, адвокаты. Это из их среды выходили политики, общественные деятели, а также — и об этом не следовало забывать — военные. Некоторые из них становились офицерами, командирами — главным образом, уточнил Мэтью, те, кто прибыл непосредственно из Англии. Хотя среди военных было и большое число обыкновенных наемников, которые сами были ничуть не лучше тех, кто находился у них в подчинении. В большинстве своем наемники были просто сбродом и записывались в армию лишь ради того, чтобы избежать кары за какое-либо преступление, не отдавая себе отчета, что жизнь в этих так называемых фортах сама по себе является карой, превосходящей по своей суровости все другие.

Мэтью говорил обо всем этом легко и непринужденно, как мог бы говорить мистер Бургесс, давая урок истории, так, словно все это происходило в какие-то давно минувшие времена. Разница состояла лишь в том, что время было отнюдь не прошедшим, а самым что ни на есть настоящим, и все происходящее самым непосредственным образом касалось ее, Тилли, и тех, кто сейчас находился рядом с ней.

Заметив ее, Кэти встала:

— Что-нибудь нужно, Ти… мэм?

— Нет-нет, — отозвалась Тилли, — все в порядке.

И Кэти снова уселась.

Вот и еще кое-что новенькое: отныне она для Кэти — мэм. Тилли улыбнулась про себя, ведь Кэти чуть было, по старой привычке, не назвала ее по имени.

Ребенок спал. Во сне он разметался и лежал в своей качающейся колыбельке почти голенький. Впервые увидев колыбельку в доме, Тилли удивилась, но миссис Рэнкин поведала ей, что у нее три замужних дочери и несколько внуков. Пальчики одной руки Вилли были запущены в волосы, как будто он чесал голову, крохотный кулачок другой сжат под подбородком. Малыш был таким забавным, таким красивым… Глядя на него спящего, Тилли всякий раз испытывала желание схватить его на руки и крепко прижать к себе — такого хрупкого, такого любимого. Если бы только не его глаза… Тилли потрясла головой. Нельзя снова начинать горевать по этому поводу, она должна принять все так, как есть, и помочь сыну справиться с недугом. Пока еще в одном глазу зрение сохранилось. Остается только надеяться, что Вилли будет продолжать видеть им до тех пор, пока не станет достаточно взрослым, чтобы носить очки.

Тилли обернулась на звук открывшейся двери. Вошел Мэтью и быстро подошел к ней. Встав рядом, он обнял ее одной рукой, глядя на спящего мальчугана. Ей казалось странным, что он так привязан к Вилли, что не испытывает ни малейшей ревности. Он вел себя так, словно это был его собственный ребенок.

Когда они отошли от кроватки, Мэтью в тусклом свете всмотрелся в лицо Тилли и, взяв его в ладони, сказал:

— Ты им понравилась. — Потом, вздернув подбородок, как будто рассердившись сам на себя за столь банальную фразу, повторил: — Ты им понравилась. Я имею в виду, они от тебя просто в восторге.

Тилли состроила гримаску и, продолжая смотреть на мужа, выговорила:

— Что-то мне так не показалось.

— Потому, что они не разговаривают с тобой? Не придавай этому значения, обращай внимание на поведение, на взгляд. Нужно прожить здесь пару лет, чтобы они начали общаться с тобой.

— Ну что ж, значит, мне есть к чему стремиться.

— Милая моя, хорошая! — Он обнял ее и поцеловал.

Некоторое время они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Потом, когда он отпустил ее, она спросила:

— Сколько нам еще ехать? Только честно.

— Если не случится никаких задержек, будем дома завтра, к полудню.

Она серьезно взглянула на него:

— Я немного побаиваюсь, Мэтью.

— Этой страны?

— Нет.

— Индейцев?

— Нет-нет. Хотя, — она кивнула, — мне не хотелось бы никаких встреч с индейцами. Нет. Я побаиваюсь встречи с твоим дядей и его дочерью. Ты сказал, что он смотрит на тебя как на сына. Ему ведь может не понравиться, что его сын обзавелся женой.

— Чепуха! Чепуха! Он прекрасный человек, он ко всему относится с пониманием. То есть, почти ко всему. Правда, я так и не сумел разобраться, почему он не понимает свою собственную дочь. Да и она, надо сказать, не понимает его. Хотя, на мой взгляд, у нее есть свои достоинства. Есть, есть.

Тилли ждала, но он не стал объяснять, о каких именно достоинствах идет речь.

— Пойдем-ка, там сейчас разговор идет о барбекю, которое они устраивают через две недели.

— О барбекю? А что такое барбекю?

— Ну… — Мэтью почесал в затылке. — Это нечто среднее между балом в графстве и деревенскими танцами.

— О, мне нужно на это посмотреть.

— Да, нужно. — Он снова притянул ее к себе. — А им всем нужно посмотреть на тебя, потому что ты будешь первой красавицей бала. В этих краях уже очень давно не было никого похожего на тебя. Тут уж я готов побиться об заклад на последний доллар.

Тилли пристально взглянула на него. Да, он гордился ею, но это была странная гордость — гордость собственника, гордость хозяина. И Мэтью не замедлил подтвердить это, сказав:

— Я всегда считал, что если ты очень сильно желаешь чего-нибудь, то в конце концов, ты это получаешь. Иногда, конечно, я в этом сомневался, но теперь — нет. Ты, которая была Тилли Троттер — ты моя, моя, моя!

И он поцеловал ее так крепко, что ей стало больно, но она не оттолкнула его.

Безлюдные лесистые пространства остались далеко позади. Теперь путешественники нередко видели и человеческое жилье — чаще всего бедные, на скорую руку сколоченные домики. Но их обитатели всегда приветствовали проезжающих с большим энтузиазмом, крича и размахивая руками. Такие приветствия никогда не оставались без ответа. Однажды карета остановилась рядом с убогими домишками, чтобы женщины смогли размять ноги, а мужчины — напоить лошадей. Все члены семьи поселенцев, за исключением самого хозяина, собрались неподалеку от Тилли и, раскрыв рты, вытаращились на нее. Среди зевак была женщина неопределенного возраста, девочка лет двенадцати и двое маленьких детей, непонятно, мальчиков или девочек, одинаково одетых в длинные платьица. Никто не произнес ни звука: они просто стояли и смотрели на Тилли, как на некое чудо, свалившееся с неба.