- ...Корпорацию... - тихо подсказал Ферг, но Веселуха отодвинул его во мглу и продолжил, видя, что глаза Тугина любопытно раскрылись:

- ...отдаете задаром!

- А что, это... э-э... самое главное? - спросил Тугин из-под одеяла.

- Мне так кажется, - продолжал Веселуха, - ему казалось, что его голос исходит откуда-то из угла, - почему-то, впрочем, я не претендую... Мне кажется, что самое главное - это...

Нету больше слова "никогда", оно показалось - и сплыло куда-то. В окне сияли крупные звезды, как кляксы, ветер перемен не шумел над городами и железными дорогами, не волновалось лебединое озеро, государственного переворота не случилось, и наследник престола не понадобился. Мир опять принял нормальные размеры.

- Э-э! - засмеялся Тугин. - Ян Владиславович! Я не умру, пока вы не скажете мне - что же самое главное? Чтобы скрасить ожидание, - эй, Ферг, принеси мне кофе!

И Тугин лег обратно в постель, уютно укрылся одеялом, и произнес сонно:

- Откуда что взялось?

Легкомысленный сон нашел на Президента; Веселуха ходил где-то рядом, господин Ферг принес кофе. Тугин хотел понять, почему все было так плохо и вдруг стало хорошо, но не успел, потому что здоровый сон сморил его. Звезды на башнях не гасли. Ветры окрепли. Кофе пришлось пить Фергу с Веселухой, впрочем, это было уже совершенно необходимо - выпить наконец кофе. Некоторое время оба сидели молча, а потом Ферг спросил Веселуху:

- Как у вас это получается? Какая техника? Ею можно овладеть?

Веселуха хотел ответить, и Ферг уже даже понял, что именно, - но слова не шли на ум. Как Веселуха ни полоскал рот, фразы, произнесенные за последние пять минут, опять отбили у него вкус к человеческой речи. Ян Владиславович попытался объяснить кабинет-министру и это: Ферг понял, что виновником тут является не он, Веселуха, а... впрочем, в конечном итоге все же он.

- Однако эта ваша бессловесная придурь, - откровенно заметил Ферг, может нам здорово помешать. Именно сейчас, когда требуется обговорить самые сложные вопросы сосуществования России и Корпорации... Ведь не может быть в России двоевластия, а реальная власть над людьми, что ни говори, у вас, а не у нас, как бы народ ни любил Тугина. Чиновники обленились и не ловят мышей, государство вообще в некотором упадке, как вы, наверное, заметили в ходе своей карьеры... А у вас? Люди начинают понимать, чего им надо! Люди сами требуют от себя больше, чем кто-либо вообще может от них потребовать! Как же мы будем сосуществовать - Россия и Корпорация?

Видимо, Ферг все же предчувствовал, что какой-то ответ на это ему будет дан, потому что он подождал, пока Веселуха найдет в здании подходящий к делу инструмент. Инструмент в Кремле нашелся. Сначала Веселуха долго его настраивал - это было тоже частью ответа на вопрос советника (отношения придется долго регулировать!), а потом заиграл русскую народную, блатную хороводную песню, или, может статься, танец. Танец этот состоял из двух тем, которые, сначала в медленном темпе, а потом быстрее и быстрее переплетались, сходились, расходились, то кланялись друг другу, то льнули неприлично близко. Это были "грязные танцы" власти и бизнеса, России и Корпорации, откровенные, но вместе с тем плодотворные, талантливые. Фергу становилось ясно, что ни Корпорация без России жить не сможет, ни Россия без Корпорации тоже.

- Мда, я понял, - задумчиво сказал Ферг. - Любовь до гроба.

"Именно так!" - подтвердил Веселуха.

- Но как мы переведем все это на человеческий язык?

"А мы не будем, - ответил Веселуха. - Зачем? Русский народ поймет нас и так; а сунется Джек Мортара - я ему скажу do kraja!"

- Ах, до края, - кивнул Ферг с сомнением. - Вот как, значит, и вы туда же?

Ферг вопросительно поглядел на Веселуху, но вдруг прислушался: в умиротворенной тишине (за окном темнела оставшаяся без перемены страна) ему послышался какой-то сдавленный шорох.

- Погодите-ка, - сказал Ферг.

Он подкрался к двери на цыпочках, - а надо было видеть этого блестящего экономиста, как он крался на цыпочках, Ферг был похож на интеграл, - и вдруг, рывком, распахнул ее. Все, кто подслушивал под дверью, хлынули в залу: и Алиса, и Паша, и Рябинин, и заместители Ферга, - а с лестницы, сметая охрану, валили все те, кто успел прилететь - и партнеры Веселухи, и простые покупатели, причем не только российские. Впереди всех с выпученными глазами, радостный, несся пан Здись; за ним - чех Кармашек, и два рыжих ирландца, профи в покере, и лыжник Апфельбаум под руку с фрау Штер, - и множество другого прочего народа, о котором было уже рассказано и будет рассказано впредь.

Ян Владиславович растерянно моргнул пару раз, - тут растерялся бы и лучший менеджер, чем он. - "Ах, не быть мне человеком частным! И не быть мне человеком счастливым!" - подумал он.

- Вы понимаете, советник? - спросил он Ферга.

- О да! - сказал Ферг, ничего не понимая. - Да!

Глава 13: Из себя

Как холодные звуки горячих песен,

Как новая печь для четырех невинных,

Так грустна земля. Сумрак мне тесен.

Кресты правда что ль куют на спинах

Луну правда что ль земля красным выкрасила

Может там просто большая война

На закате плач и выстрелы

Чернеют травы, слипаясь, седеет сосна

Я не знаю даже право где лево

Одно только знаю, что сын, ну да это всем ведь

Ну куда я уйду от весеннего сева

В какую дружину, в какую дворскую челядь

Земля меня держит, к небу не пускает

Ключи на шее от родного дома

Сто раз замерзнет, сто раз оттает,

И стану я - может сено, а может солома

Я перепил воды из родного колодца

Переел картошки сожрал пуд соли

Я только тогда смогу бороться

Когда потечет между зубов воля

Когда поседеет сосна, почернеет солнце,

А высокое небо упадет на мое поле

Лето в столице Корпорации -Петербурге - началось необыкновенно тихо. Вообще кругом воцарилась мертвая тишина, густого синего цвета, как вода в Марианской впадине. Солнце тоже было яркое-яркое, расцвеченное слегка розовым и сиреневым. Кому-то с таким солнцем было проще. Вставай, каждый день как последний, вставай над тихой рекой - дождь не шел, и в окрестностях Северо-Запада пахло дымом.

Маки цвели одновременно с флоксами, лето не кончалось уже так давно, что все перестали думать о зиме, небо, как в Италии, было густое и не хмурилось. С моря дул ровный ветер. У собора Спаса на крови сидели художники, - навел и стер, круче, туже извивы. Чтобы прогнать тоску, Веселуха работал дни и ночи. Всю эту эпопею он рассматривал как один большой эксперимент, который был поставлен, конечно, для того, чтобы сделать выводы. Он обобщал прошедшие два года, и по временам ему казалось, что он поймал смысл, что он понял, в чем правда и суть, - и что он должен сделать, - и не раз уже сходились все расчеты, но при проверке Ян Владиславович обнаруживал, что куда-то вкралась ошибка. - "Шиш, - думал он, - я решу эту задачу, или хотя бы докажу, что..." А времени не было; Веселухе теперь приходилось быть таким, каким его хотели видеть. Ночью он ворочался, и корсет общих мнений скрипел на нем и лязгал.