— Тенвар, ты спрашивал, безопасно ли будет нам переночевать здесь. По крайней мере на это я могу ответить: что-либо иное будет еще опаснее. Мы слишком мало знаем.

— Одно мы знаем наверняка, — проворчал Гизе. — Если бы они желали нам зла, то могли бы оставить наши трупы гнить в лесу. Зачем же теперь обижать их?

Остальные дружно согласились с ним, и Элоф, к своему удивлению, услышал, что Рок, обычно с опаской относившийся ко всему новому, теперь присоединился к общему мнению.

— Именно это я имел в виду с самого начала, — спокойно продолжал Керморван. — Сейчас мы не можем судить определенно, так что придется подождать до завтра. То, что кажется неподвластным разуму, иногда можно измерить сердцем. А мое сердце говорит мне, что мы нашли мирную гавань, бастион живой мощи против той силы, которая опустошает весь мир. — Он встал и с сожалением отвернулся от панорамы, открывавшейся с балкона. — Сегодня буду спать так мирно, как не спал уже много ночей.

Элоф с некоторым удивлением посмотрел на него: пусть это место было мирным, но разве можно так легко сбрасывать со счетов великую тайну, обитавшую в нем? Однако все остальные были согласны с Керморваном и разошлись по своим спальням, зевая и потягиваясь, словно у себя дома. Элоф промолчал, но продолжал упрямо оставаться на своем месте до тех пор, пока не остались только они с Иле.

— Мирная гавань… — неожиданно охрипшим голосом произнес он. — Почти в любое другое время я доверился бы мнению Керморвана независимо от того, было ли оно продиктовано сердцем или разумом… но не теперь. Он слишком грезит древней славой, он хочет, чтобы его любимые герои ожили наяву!

— Почему бы и нет? — тихо отозвалась Иле. — Я вряд ли стала бы напоминать любому человеку, кроме тебя, что нам, дьюргарам, отпущен втрое больший срок жизни по вашим коротким меркам, а иногда и гораздо больший. Андвар немного не дотянул до трехсот лет. Вместе с тем мы с вами близкие родичи. Так ли уж невозможно, что…

Элоф повернулся к ней, и беспокойство, которое он прочел в ее темных глазах, ожесточило его еще больше.

— Да, вы живете дольше нас, но не вечно! И время точно так же взимает с вас свою дань. Андвар был древним старцем, а не бодрым и молодым, как эти. Неужели ты не видишь разницы между тремя столетиями и тысячелетием?

Раздражение заставило его встать со стула и подойти к краю балкона. Он всмотрелся в склон холма, так густо покрытый деревьями, что его контуры можно было различить на вершине; точно так же и это место могло раскрыть тайну, заключенную внутри, если бы только он мог угадать его форму.

— Керморван говорит, что мы знаем слишком мало, и я с ним согласен. Но что он может узнать, когда находится в таком настроении? И остальные не лучше его!

Иле положила руку ему на плечо, но он стряхнул ее.

— Иди спать и смотри свои сны вместе с остальными! Я лучше буду смотреть на мир открытыми глазами!

Элоф раскаялся в своей грубости, еще не договорив фразу, но когда он повернулся, готовый принести извинения, дверь тихо закрылась, и он остался один.

Эта ночь для него прошла без сновидений; даже сон не приходил, хотя усталость наполняла его тело свинцовой тяжестью и жгла глаза, бесцельно вглядывавшиеся в темноту. Наконец, когда слабый серый свет забрезжил в слуховом окне над дверью, он встал с кровати и натянул штаны. Его посетила внезапная мысль, и он перекинул пояс с мечом через плечо, прежде чем выйти босиком в коридор и спуститься по лестнице, держась края ступеней, чтобы они не заскрипели. Но прочные ступени и так не стали бы скрипеть; Элоф чувствовал ступнями полированную гладкость дерева и гадал, кто за ним ухаживает. Перед его мысленным взором возникло незваное видение бесчисленных ног, проходивших взад и вперед — босых ног Стражей, легких туфель остальных, — нескончаемой вереницей снующих туда и обратно, пока за пределами Леса проходят долгие века…

Элоф раздраженно прикусил губу. Он приблизился к галереям, выходившим на парадный двор — теперь лучше быть начеку. Но, всмотревшись в предутренний сумрак, он не увидел никакого движения, кроме колыхания листвы огромного дуба, и осторожно спустился к холодным каменным плитам внизу. Проходя на цыпочках под глубокую тень ветвей, он с опаской поглядывал вверх; можно было без труда представить альфар, чутко спавших там. Он ничего не увидел, но все еще колебался, охваченный сомнениями. Не торопится ли он, не рискует ли оскорбить хозяев, стремясь узнать то, что может быть показано ему в должное время? Разве нельзя подождать? Но Элоф не хотел подвергать опасности себя и своих друзей: он был обязан попробовать. Сделав глубокий вдох, он прижал ладони к стволу древнего дуба перед собой…

… И не почувствовал ничего, кроме прикосновения шишковатой коры. Элоф подождал, но по-прежнему не было ничего, даже ощущения, которое он помнил — как будто невидимое окно захлопнулось перед ним. Медленно, осторожно он начал воссоздавать четкое воспоминание о голосе, безмерном и повелительном, словно доносившемся с огромного расстояния с порывами ветра, однако звучавшем не в ушах, а скорее в его сознании. Он дал этому голосу имя, наделенное мощью и смыслом, и попробовал еще раз. Опять ничего. Наконец, раздосадованный и наблюдающий признаки близкого рассвета, он пожал плечами и отвернулся.

В следующее мгновение откуда-то сверху послышался негромкий шелест. Элоф схватился за меч, но чуть было не рассмеялся, когда маленькая зеленая птичка спорхнула на ветку на уровне его лица и уставилась на него яркими бесстрашными глазами. Вскоре к ней присоединились еще две и принялись распускать перья и прихорашиваться. Четвертая повисла вниз головой на соседней ветке и с сомнением посматривала на него, наклоняя головку то влево, то вправо с такой нелепой важностью, что Элоф невольно заулыбался. Он начал тихо насвистывать, отчего птички, все как одна, внезапно взлетели и запорхали вокруг его головы, оглашая двор громким щебетом. Элоф одновременно смеялся и проклинал себя: этот шум мог разбудить кого-нибудь. Он нетерпеливо посмотрел на сереющее небо. Придется подождать и попробовать еще раз, когда будет возможность. А может быть, постучать по дереву рукояткой меча?

В этом нет необходимости.

Элоф вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Голос исходил не из человеческой гортани, но и совсем не напоминал тот безмерный рокочущий глас или любой другой, какой он мог представить. Этот голос был необыкновенным, одновременно мелодичным и резким, холодным и ясным, как ключевая вода.

— Кто ты? — прошептал он. — Откуда ты знаешь мои мысли?

Разве ты не знаешь меня, Тот-кто-Один? Поистине, люди забывают обо всем слишком быстро и без моей помощи. Однако однажды я хорошо обошелся с тобой, когда ты был в моей власти, и даже оказал тебе некую услугу. Я слышал, она оказалась полезной.

— Т-тапиау? — пробормотал Элоф. — Да, она оказалась полезной, и я ничего не забыл. Но я… твой голос изменился…

Он не изменился. У меня нет голоса, но я распоряжаюсь всеми голосами в своих владениях. Когда мы встретились в прошлый раз, я говорил голосом, который был ближе всего ко мне, тайным голосом деревьев. Но есть много других, хотя не все могут слышать или понимать их. Однако ты попробовал на вкус кровь Червя. Посмотри вверх.