все держала меня за лацканы и повторяла: «Отдай мне моего сыночка». Дальше все было как в тумане: выгрузили и внесли во двор гроб с телом Олега. Мать сразу же потребовала его открыть. Зная заранее, что так будет, несмотря на запрет (вопреки всяким конспирологиям, он был связан исключительно с недопущением вреда здоровью живых), у меня и в мыслях не было возражать против этого: как я мог запретить матери проститься со своим погибшим сыном? С моего согласия гроб вскрыли. Сложно представить, мои переживания в тот миг, когда мать устремила свой взгляд на лицо сына — меня терзала мыль: а вдруг мною допущена страшная ошибка? Я в ужасе застыл в ожидании крика: «Это не мой сын!» Слава Богу, ошибки не произошло!

Отвечая на вопросы, мы с моим помощником рассказали родителям и сестре Олега о его службе в Афганистане, об обстоятельствах его гибели, о том, как его любили и уважали товарищи и командиры. Мы говорили о многом, но затем, услышав, что мы всю ночь были в пути, — родители сами поддержали предложение военкома отпустить нас в гостиницу для отдыха (там уже были забронированы два номера). Спустя несколько часов ко мне в номер вошел встревоженный сотрудник УКГБ и попросил нас не выходить из гостиницы в связи с тем, что местная молодежь сильно взбудоражена гибелью своего земляка и могут возникнуть «эксцессы». Мы же с моим помощником-солдатом считали, что нам нечего бояться, ибо мы были боевыми товарищами погибшего. И тут я вспомнил, что буквально весной в Добровеличковку вернулись двое уволенных в запас моих бывших солдат-подчиненных и попросил сотрудника УКГБ срочно найти их и привезти ко мне. Все было сделано очень оперативно и, главное, вовремя — возле гостиницы уже начала собираться молодежь и мы стали думать, как «разрядить» ситуацию. В окно гостиницы мы увидели, как с «опером» КГБ приехали двое моих бывших солдат-«афганцев», которые сразу подошли к группе парней и девушек и что-то стали им объяснять, а потом направились в гостиницу. Радость встречи была омрачена горечью ее причины. Как оказалось, они объяснили молодежи, что сопровождавшие гроб с Олегом — их боевые товарищи, с которыми они воевали в Афганистане, а не «штатные сопровождающие гробов» (как тогда некоторые считали). Это кардинально изменило отношение к нам — парни и девушки стали очень доброжелательными, подходили к нам с просьбой рассказать о гибели Олега, которого в небольшом поселке знали очень многие, а в кафе-ресторане при гостинице, где мы питались, официант категорически отказывался принимать от нас плату.

Похороны Олега Стеблины были организованы достойными воина — с траурным митингом, с участием представителей власти и армии, почетным военным караулом, оркестром, троекратным траурным салютом и гимном СССР. Проводить героя в последний путь пришло огромное количество людей — казалось вышел весь поселок — более 5 тысяч человек. Для меня же главным было то, что мои ребята собрали ветеранов-«афганцев» со всей округи, и мы, отказавшись от машины, посменно, больше трех километров — от дома до кладбища — несли на руках гроб с телом Олега.

После пережитого я еще больше стал бояться потерять своих подчиненных. Поэтому, возглавляя засадные действия, в нарушение всех правил, отныне ходил только в составе головного дозора, боясь «проворонить» вражескую засаду. К счастью, своих солдат мне больше терять не пришлось!

В конце августа 1985 года на нашей «точке» произошло знаменательное событие: с ознакомительной поездкой нашу ММГ-3 посетил Герой Светского Союза заместитель Председателя КГБ СССР — начальник Пограничных войск генерал армии Вадим Александрович Матросов, которого сопровождали его помощник — начальник Оперативной группы ГУПВ КГБ СССР генерал-майор Макаров Николай Иванович и ряд других офицеров. Этот легендарный военачальник и наш «пограничный бог» по совместительству выглядел весьма импозантно: высокий, худощавый, очень стройный и статный, полностью седой, выглядел моложе своих лет. В общении со всеми он был спокойным, очень сдержанным, корректным и тактичным. Как кадровый военный, свои мысли он излагал ясно, емко и кратко. Внимательно слушал ответы на свои вопросы, но ничего не записывал, ибо это делал находившийся за его спиной помощник из числа офицеров.

Мы же все — офицеры и прапорщики ММГ-3, «заинструктированные до слез», вместе с личным составом находились в Ленинских комнатах своих подразделений в ожидании высокого гостя. Приняв мой доклад и поздоровавшись со всеми, очень просто, без каких-то формальностей стал расспрашивать солдат и сержантов об условиях службы, имеющихся проблемах и пр. Осматривая стенды в нашей Ленинской комнате, он обратил внимание на изготовленный мною лично (я очень хорошо рисовал) стенд, посвященный погибшим солдатам и сержантам нашей заставы: Луткову А. С., Фомину С. И., Одинокову Р. К. и Рожнову Е. Р., и неожиданно сказал мне: «Снимите. Это не нужно». После чего направился на выход. Уже на улице он пояснил мне свою команду: «Зачем нужно постоянно напоминать солдатам, что они могут погибнуть?» — и пошел далее. Я же не знал, что и делать: солдаты мне говорили, что, взглянув на фотографии погибших на этом стенде, чувствовали, что они по-прежнему, вместе с ними. И вдруг команда «снять».

Замполит ММГ капитан Кунаковский А. И. в смятении произнес: «Нужно выполнять команду». Не знаю, что со мной случилось, но, еще секунду размышляя о том, как выполнить команду, я неожиданно для себя ответил: «Стенд не сниму». Анатолий Иванович изумился: «Ты что?» — и бросился догонять основную группу. Стенд же так и остался висеть в Ленкомнате, за что солдаты на следующий день выразили мне признательность. Хотя в течение всего времени пребывания В. А. Матросова на «точке» я просто боялся попасть ему на глаза: вдруг он потребует доложить о выполнении его распоряжения — ведь обмануть его я не мог и речь шла о невыполнении команды в боевых условиях! Это было неслыханно, ибо согласно Дисциплинарному уставу ВС СССР я был обязан выполнить его распоряжение, и только потом обжаловать его. А у кого обжаловать? У Председателя КГБ СССР? Где он, а где я? По большому счету это было, как минимум, грубым нарушением воинской дисциплины. Однако мы с экипажем БМП № 805 не могли убрать фотографии наших товарищей, которые погибли вместо нас. Как бы мы потом смотрели в глаза друг другу? Он отдал распоряжение, исходя из своих соображений высшего руководителя, а я его не выполнил из соображений боевого товарища погибших. А в память об этом эпизоде остались у меня две фотографии, приведенные здесь, на одной из которых генерал армии Матросов В. А. стоит в нашей Ленкомнате, а слева от него находится стенд, посвященный нашим погибшим ребятам.

29 сентября 1985 года в ходе операции