Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я узнала многое от русских благодаря очень близкому знакомству с русскими, братом и сестрой — эмигрантами ранних 20-х. Он был художником — Павел Челищев, настоящий злодей — мучал всех — мужчин, женщин, детей — квартиры — мебель — все, за исключением истинно русского балета, который обожал. Я крепко привязалась к его сестре, поскольку она тоже была одной из его жертв — она была похожа на одну из сестер — Тургеневских героинь — появлялась у порога с корзинкой цветов или фруктов — не произнося ни слова — ни движения — но полная мистического предзнаменования и трагедии. Сейчас говорят, что она не хочет видеть своего брата — не хочет видеть и меня, полагает, что я плохо относилась к ее брату. Русские — каннибалы — надо быть сделанным из металла, чтобы устоять против них. Привет получишь вскоре, а моя любовь всегда.
____________
Аннетт Розеншайн, Беркли, Калифорния.
14 апреля 1949 г.
улица Кристин, Париж VI.
Дорогая Аннетт!
Папа сказал, что я опоздала родиться на один день и никогда не смогла наверстать упущенное. Действительно, на сей раз не один день, а три. Я собиралась написать тебе на твой день [рождения] с надеждой, что ты простишь опоздание на несколько месяцев — очень поздно придет к тебе ответ на твое чудное и теплое письмо — спасибо тебе, спасибо и за веселую рождественскую открытку калифорнийской улицы и повозки, ползущей вверх по холму в очень респектабельно осовремененном Китай-городе. Когда в 1935 году мы на очень короткое время увидели Чайна-таун, то были ужасно разочарованы — он выглядел как китайский квартал в любом городе.
В наше время следует вертеться, чтобы свести концы с концами. Это вынуждает человека быть активным, оживленным, но требует много времени. Во время оккупации forcémeat[133] я превратилась в довольно приличную и бережливую кухарку — у нас была одна, которая не могла приготовить и простейшую еду без пинты сухого белого вина, пинты крема и желтка, по крайней мере, из шести яиц — тогда-то я и приобрела это искусство. Кухарку мы унаследовали с домом, она получала мизерную плату, я выучилась от нее (ее кулинарное искусство славилось в округе) больше, чем она выучилась от меня — она презирала мелочную бережливость и экономию. Но когда в 1944 году пришли американцы, она проявляла чудеса. Она готовила свежую форель — мы жили в 15 минутах от Роны — и огромные яблочные пироги, свежие, прямо из печи, с раннего утра и до поздней ночи. Она была замечательным человеком. Но к чему тебе выслушивать от меня про Клотильду — перо может самостоятельно разгуляться, как и язык.
О Рубине и Аллане — вижу их редко — вообще говоря, Рубина пригласила меня на ленч позавчера в приятный китайский ресторан — приятный, но не такой как в Сан-Франциско, о боже, нет — никаких китайских чашек с зелеными окаемками — ни птиц в гнездышках — ни водяных орехов — только соя и свинина с прозрачной вермишелью и т. п. Рубина выглядит лучше, чем раньше — не такая худая, бледная и усталая. Аллан серьезно болен — периодически случаются кризисы. Пожалуйста, не говори об этом и об остальном никому, потому что я не думаю, что Саре что-нибудь известно. Аллан немного верит в учение Христовой Церкви, но когда я навестила его некоторое время тому назад он потратил два часа, описывая свои болезни (ибо, увы, имеет не одну), свои симптомы и что говорят специалисты. Это был невообразимый рассказ и перед уходом именно я, а не он, высказалась по делу — когда он позволил мне говорить! Бедный Аллан — он настолько недисциплинирован, что лечение не представляется возможным. Рубина с ее спокойствием и здравомыслием ведет хозяйство одна — не только смотрит за больным Алланом и хозяйством, с двумя детьми в Гарше, но также управляется в магазине и успешно. Она достойна восхищения во всех отношениях, а Аллан невозможный пациент, ибо придерживается лечения только на очень короткое время, а часть лечения заключается в соблюдении диеты, которую он постоянно нарушает — безнадежная ситуация. Как я уже упоминала, эти сведения только для твоих ушей, но они смогут помочь тебе оценить Рубину и узнать, как великолепно она справляется с тяготами жизни,
Люди начинают вытряхивать свои ковры из окон прямо над моей головой, я вынуждена закрыть окна — ты же помнишь французскую манеру уборки. Я — единственная персона на всей улице Кристин, — правда это один длинный квартал — кто пользуется пылесосом — при этом фирмы Гувер, чтобы предохранить картины.
Один из приятелей, будучи на юге недавно, видел Матисса — он редко теперь выходит на улицу и то в сопровождении русской модели, которая заботится о нем, прикалывает цветную бумагу на панели — вырезки воспроизводят предполагаемые фрески на часовне в Вансе[134].
Джейн Хип чувствует себя прилично — для себя — у нее уже много лет диабет, мы узнали об этом от приятеля, который посетил нас три года тому назад и рассказал. Она пережила блицкриг в Лондоне и стала там одной из героинь, а после войны возобновила лекционную деятельность — еще Гурджиев (? — написание, как всегда, сомнительное). Несколько недель тому назад встретила Сильвию Бич, которая сообщила новости о Джейн. Сильвия думает, что болезнь под достаточным контролем — нет болезненных ощущений и нет основания для тревоги. Бравая Джейн — как я люблю ее. Маргарет Андерсон продолжает жить в Нормандии — куда тише, чем прежде, и не менее красивое место — один человек рассказал мне об этом всего лишь несколько дней тому назад — он видел ее там недавно. Люди, которые разъезжают, снабжают меня новостями — я же остаюсь на месте — удобный и экономичный способ стареть.
Не видела Мана Рэя в течение многих лет. Пикассо рассказал, что он — маленький старичок — видел его в прошлом году — такой же, впрочем, как и сам Пикассо — каковы более-менее и мы все, соответственно нашему полу, за исключением тебя, моя дорогая. Я надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо и не должна думать о будущем — особенно о будущем мира — только о том, что можно изменить шаг за шагом — у больших дел гораздо меньше шансов на успех, чем в отдельно взятом случае. Извини за сентенции, за мое долгое молчание и позволь мне услышать от тебя еще, пожалуйста.
Всегда с любовью,
____________
Сэру Фрэнсису Роузу, Англия[135].
26 мая 1949 г.
улица Кристин, 5, Париж VI.
Дорогой Фрэнсис!
Вначале — краткое письмо от Фредерики — затем твое, а сегодня прибыли фотографии — все к моей радости. Предварительный hommage впечатляет необычайно — видно мастерство во всех аспектах — красота линии и интенсивность движения, которые кажутся мне превыше всего, тобой сделанного. Очень реалистический и трогательный портрет Гертруды — очень убедительно. Когда ты приедешь в отпуск, то объяснишь мне символику, ускользающую от меня, хотя это (мое невежество) меня не волнует, не заслоняет прямой смысл и красоту картины.