Я опустил глаза на шляпу. Глупый подарок, как миссис Бейтс про нее сказала. Возможно, глупый в сравнении с высшим даром: свободой воли. Но какой подарок не показался бы в сравнении с ней глупым? Может быть, я был глупцом, что чувствовал какую бы то ни было привязанность к этой шляпе – или к человеку, что подарил мне ее. «Добра из этого не выйдет, Уилл Генри». Я посмотрел туда, где должен был быть мой палец. То была мелочь, наименьшая из потерь. В теплой кухне женщина печет своему малышу яблочный пирог. Мужчина ложится на пол, раскидывает руки и превращается в корабль о тысяче парусов.

«А на арене – две одинаковые двери…»

Она протянула руку и положила ее мне на щеку. Она знала. Она никогда не сомневалась там, где сомнение имело значение – какую дверь я выберу.

Большую часть нашего шестидневного плавания Джейкоб Торранс посвятил трем занятиям: пирам, дамам и покеру – именно в таком порядке. Были также редкие ссоры с доктором фон Хельрунгом, несколько оживлявшие монотонность этого расписания. Предполагаю, что иногда Торранс еще и спал, но обитали мы в разных каютах, поэтому не уверен. Я жил со старым австрийским монстрологом, который, как я быстро выяснил, терял львиную долю своего достоинства, переоблачаясь в ночную сорочку (ибо был весьма кривоног и немного пузат); впрочем, это справедливо почти для каждого.

Одну-две их первые стычки я пропустил. Стоило только статуе Свободы скрыться за горизонтом, как меня свалил ужасный приступ морской болезни, бича сухопутных крыс, и я вынужден был свести куда более близкое знакомство с туалетом, чем людям обычно следует. Фон Хельрунг уложил меня в постель, дал мне немного соленых крекеров и сообщил с очень серьезным видом, что пляски – лучшее средство от морской болезни.

– Нет, это оливки, – возразил Торранс. – Или корень имбиря. Вам бы пожевать корня, мистер Генри.

– Моя супруга в каждом плавании мучилась точно так же, как Уилл, – парировал фон Хельрунг. – Мы пойдем потанцуем, и все будет хорошо.

– Собираетесь вести Уилла на танцы?

– Уж это поможет ему больше, чем жевать корень.

– Может, ему стоит попробовать и то, и другое – жевать корень, пока танцует.

– Я лучше вообще больше не буду ни есть, ни танцевать, – прокаркал я. – Никогда в жизни.

На следующий день мне немного полегчало – достаточно, чтобы попытаться встать на ноги и осмотреть лайнер. После часа блужданий по лабиринтам коридоров и палуб, я обнаружил фон Хельрунга и Торранса на верхней прогулочной палубе в креслах-качалках; у локтя Торранса стоял неизменный бокал шотландского виски. У молодого монстролога была раздражающая привычка разглаживать свои идеально подстриженные усы после каждого глотка.

– …не складывается. Совсем не складывается, Джейкоб, – распекал фон Хельрунг своего бывшего ученика, когда я приблизился. Они были так погружены в спор, что мое присутствие сперва оставалось незамеченным.

– Я не говорю, что нам надо туда, мейстер Абрам – только, что надо там проверить.

– А я еще раз спрашиваю, зачем Аркрайту лгать обо всем, кроме самого важного?

– О Уортропе он не лгал, – указал Торранс. – Ну, во всяком случае, не по третьему кругу.

Утром нашего отплытия фон Хельрунг получил телеграммой новости. Его источник сообщал, что доктор в самом деле находится там, где сообщил Аркрайт – целый и невредимый, или по крайней мере настолько невредимый, насколько можно было ожидать от Пеллинора Уортропа, проснувшегося однажды и обнаружившего себя в решительно не-уортроповской обстановке. Фон Хельрунг был вне себя от радости; прочтя телеграмму, он станцевал настоящую коротенькую джигу на палубе. Возможно, моя несколько бесстрастная реакция показалась ему странной, но я никогда и не переставал надеяться – во всяком случае, по-настоящему. Можете посчитать меня мистиком или приписать мою веру магическому мышлению ребенка. Но, как бы то ни было, что бы ни говорили о мистике, вере или детских помышлениях, я верил, что, если бы доктор в самом деле умер, я бы это знал, потому что почувствовал. Хотя страх за его жизнь и погнал меня по реке крови и огня его спасать, однако, когда я прочел слова в прихожей фон Хельрунга – «Уортроп мертв» – я знал, что это ложь; знал, как дитя знает такое, что разве что сам бог мог поведать ему.

– Но почему из всех мест на свете именно туда? – поразился фон Хельрунг после своего победного танца.

– Потому что это идеально! – воскликнул Торранс. – Лучше места не придумаешь. Побег совершенно исключен, и поэтичность тоже совершенная. Уверен, идея принадлежала Кернсу. Отдам ему должное: у гниды есть стиль.

– Нет, это наверняка тоже была ложь. Это не на Масире, – настаивал теперь фон Хельрунг. – Не может быть на Масире. Слишком далеко на север и слишком близко к материку. И десяти миль[63]к западу до Омана не будет.

Торранс, однако, не собирался сдаваться так запросто. По Джейкобу Торрансу трудно было сказать что бы то ни было. Я задавался вопросом: в самом ли деле он верил во все, что говорит, или же изображал адвоката дьявола сугубо из ребяческого азарта.

– Но этот остров вполне подходит, мейстер Абрам – малонаселенный, окружен коварными течениями, береговая линия неровная и скалистая, негостеприимная пересеченная местность… Могло бы и сработать, – он побренчал льдом в бокале. – Общий ареал совпадает. Возможно, наша добыча расширила свою территорию или мигрировала на север. С Лакшадвипской находки почти сорок лет прошло. Как далеко Масира от Агатти? Тысяча миль или около того? В год это дает миграцию на двадцать пять миль; очень разумно, в особенности если подтвердится та версия, что магнификум летает.

– Я не говорю, что это неверно с монстрологической точки зрения, Торранс, – огрызнулся фон Хельрунг. – Если вы правы и тут замешано британское правительство, с чего бы его агенту раскрывать нам главную тайну и лгать об остальном. Нет. Они назначили Масиру в качестве Ватерлоо[64]Пеллинора потому, что мы поверили бы в такое обиталище магнификума, и вместе с тем оно достаточно далеко от подлинного, – лицо старика потемнело, и он прибавил: – Конечно, нам вообще не пришлось бы об этом гадать, если бы вы сохранили в Монстрарии голову на плечах.

– Я не спросил у Аркрайта, потому что это было не нужно, мейстер Абрам, – парировал Торранс.

– Понимаю! Вы не только в пытках искусны, вы еще и мысли читаете.

– Вы просто пытаетесь меня задеть. Ничего страшного. Я объясню: зачем спрашивать Аркрайта, когда есть Уортроп? Мне не нужен был Аркрайт, чтобы и так узнать все из первых рук.

– Но что заставляет вас думать, будто…

– Зачем запирать гончую на псарне, если охота еще не окончена? Уортроп сделал свое дело: выследил магнификума в его логове. Но что действительно интересно, так это…