— Кари тоже мой друг.

— Правда? — Видар придвинулся поближе. — А что ты о нём знаешь? Что?

— Он заставил Гудрун исчезнуть. Это видела Джесса. Произошла битва двух колдовских сил. Ты не можешь отрицать, что он сделал это ради нас.

— Нет! — прошипел Видар. — Он сделал это ради себя! Теперь, когда Гудрун ушла, он стал самым сильным! Он её сын, её копия. Ты видел, что он сделал с нами, — в нём течёт её кровь; он её тайна, её коварство. Ты не можешь не замечать этого! Его отец был ярлом, — возможно, сын считает, что выбрать новым ярлом должны были его. Он сам хочет стать ярлом!

Вулфгар нерешительно сказал:

— У него была такая возможность.

— Нет, не было. Тогда он был слишком мал. Чем он занимался в течение двух лет в Трасирсхолле, как не рос и набирал силу, свивая руны, сплетая вокруг себя силы зла и тьмы? И теперь он готов ко всему! Это о нём говорил бог. Бледное существо идёт с севера. Вспомни, он появился в замке как раз при этих словах.

Затаив дыхание, Хакон следил за ярлом. Тот угрюмо смотрел в пустоту.

— Я не могу в это поверить.

— Ты должен! Ты должен, Вулфгар, и не позволяй долгу чести, как ты его понимаешь, ослепить тебя! Кари загадочен и опасен! И тем существом, возможно, является именно он!

Жрец схватил Вулфгара за руку. Тот уставился на него:

— Он?

— Он не хочет, чтобы мы преследовали тварь. Почему? Да потому, что сам её сюда и привёл! Чтобы убить тебя. И стать ярлом.

Вулфгар отбросил его руку:

— А Брокл? Что ты скажешь о нём?

Жрец простёр к нему руки:

— Было бы лучше не доверять им обоим.

— И Броклу тоже… — Подняв голову, Вулфгар заметил Хакона и сказал: — Убирайся.

Хакон поспешил к двери.

— Подожди!

Вулфгар медленно поднялся, словно на него стала давить какая-то тяжесть.

— Ты помог мне, Хакон, и за это я тебе благодарен, но ты слышал то, чего не должен был слышать. И уж тем более нельзя никому рассказывать об этом. А потому забудь всё, что ты здесь узнал.

Это был приказ. Скули подкрепил бы его хорошим тумаком, а вот ярл лишь печально попросил.

«Нет, я этого не забуду», — подумал Хакон и, кивнув, вышел.

Дойдя до половины лестницы, он вдруг осознал, что свободен. Пусть ярл ищет своих изменников. Он, Хакон, может какое-то время не работать!

Проскочив зал, он успел заметить, как Скули о чём-то громко разглагольствует, и отправился осматривать усадьбу. Чувство свободы переполняло его счастьем; никто им не командует, не велит принести то одно, то другое! Как зачарованный, бродил он по Ярлсхольду, смотрел, как разгружают корабли, забирался на борт дракаров и трогал рулоны шёлковых тканей и серебряные браслеты. Там были такие мечи, за которые он отдал бы всё на свете, чтобы владеть ими, держать их в руках. Когда он смотрел, как дружинники Вулфгара, сидя на скамьях и весело переговариваясь, точат свои сверкающие на солнце мечи, то испытывал нечто вроде голода. Привычным усилием воли Хакон заставил себя не думать об этом. Всё это было не для него. Он был рабом, чужой собственностью, испытавшей на себе силу злых чар.

Резко отвернувшись, он вновь увидел скальда, который, вытянув длинные ноги, тихонько трогал струны кантеле. Рядом с ним сидела девчонка с длинными волосами, которую Хакон уже встречал сегодня утром, и внимательно смотрела на него своими умными глазами.

Джесса, дочь Хорольфа. Подруга колдуна.

Она поманила его к себе.

Хакон помедлил; потом привычка взяла верх.

— Чем могу служить? — хмуро спросил он.

— Мне не надо служить, — засмеялась она. — Мы подумали, что ты будешь не против выпить немного вина.

Хакон с удивлением смотрел, как она наливает вино. Позолоченная чаша, украшенная рисунком по эмали — красные птички соприкасаются крылышками. Хакон неловко взял чашу левой рукой.

— Мы наблюдали, как ты смотришь на дружинников, — сказал скальд, звякнув струной. — Знаешь, у воина короткая жизнь.

— Зато гордая.

Они посмотрели на него. Джесса сказала:

— Мы думаем, ты молодец, что сумел спасти детей. Скули должен быть тебе благодарен, хотя по его виду этого не скажешь.

Хакон пожал плечами.

— Ты всегда у него работал? — Она говорила очень дружелюбно, и хоть этот вопрос был Хакону неприятен, он ответил:

— Не всегда. Я родился свободным. Но мои родители умерли, а дяде я стал не нужен, после того как… В общем, меня продали Скули в счёт долга.

Они замолчали.

«Я им противен, — подумал Хакон. — Вот и хорошо, пусть знают».

— А что с твоей рукой? — спросил скальд. — Ты её не чувствуешь?

— Да. — Хакон уже привык к таким вопросам. Левой рукой он поднял правую. — От кисти до самого верха ничего не чувствую. — Они не спросили, но он сказал: — Это наказание. За кражу.

Джесса вскинула на него глаза:

— Ты украл?

— Мне было пять лет. Когда к моему дяде приехали гости, я взял с тарелки немного еды. Важные гости. Меня побили, но она сказала, что этого недостаточно. Она сама придумала мне наказание.

Скапти встрепенулся:

— Она? Ты что, хочешь сказать, что…

— Да. Жена ярла. Колдунья. Она дотронулась пальцем до моей руки, и она превратилась в лёд. Боли не было, ничего не было, но с тех пор я перестал чувствовать руку. А она смотрела на меня и смеялась. Я её хорошо запомнил, а теперь, увидев того беловолосого, словно увидел её во второй раз. — Он встал. — Это сделала мать вашего друга, госпожа.

Джесса нахмурилась:

— Со своим сыном она поступила ещё хуже. Не надо его обвинять.

Хакон кивнул:

— Но он её сын. В нём течёт её кровь, в нём заключена её сила. — И, вспомнив слова Видара, насмешливо добавил: — Вы не можете не замечать этого!

Скользя и скользя, в клубок совьётся змея.

Джесса постучала в деревянную дверь, и Брокл ей открыл. — Заходи, — отрывисто бросил он. Маленькую комнату освещал только свет очага. Ставни были полуотворены; в темнеющем синем небе начали загораться звёзды.

Кари сидел на полу, обхватив колени руками. Его глаза были закрыты.

— Он спит? — прошептала Джесса. Но Кари посмотрел на неё и сказал:

— Нет. Немного устал. Садись, Джесса. Брокл занял почти всю скамью, поэтому Джесса села на пол, привалившись спиной к его коленям. В уютном тепле комнаты говорить никому не хотелось, поэтому они некоторое время молчали, и всё же Джесса почувствовала какое-то напряжение, словно перед её приходом те ссорились, хоть в это и трудно было поверить.