Что ж, в горной пустыне, в Эдвардсе, широко улыбался еще кое-кто – члены братства. Этим людям было отчего улыбаться. Теперь ситуация с проектом «Меркурий» прояснилась. Никто, даже рядовой обыватель, уже теперь не пропустит главного. Это было очевидно. Первый полет в проекте «Меркурий» – тот долгожданный первый полет новой пташки, за который боролся каждый пилот, – наконец-то совершился. С обезьяной на борту! Первый полет совершила обезьяна! «Обученный в колледже шимпанзе!» – именно так выразился астронавт Дик Слейтон, выступая перед Обществом летчиков-испытателей. И обезьяна действовала безукоризненно, совсем как человек, – ибо человеку нечего было делать в системе «Меркурия», разве что потыкать пальцем в маловажные кнопки и переключатели. Любой обученный в колледже шимпанзе мог это сделать! Он не сбился с ритма. Подайте ему сигнал – и он дернет за переключатель. Говоря по правде – а правду теперь видел весь мир, – невозможно было представить, как обезьяну посылают в первый полет на Х-15. Результатом стала бы только дырка в земле стоимостью в двадцать миллионов долларов и разлетевшееся в клочья животное. Но для проекта «Меркурий» обезьяна была в самый раз. По сути… обезьяна и стала астронавтом! Первым астронавтом! Возможно, в следующий полет отправится самка-дублер. Ну и пусть летит, черт побери! Она заслужила это не меньше тех семерых парней – прошла точно такую же подготовку!.. И так далее, и тому подобное… Братья позволили своим согретым пивом душам воспарить ввысь. Может быть, обезьяна отправится в Белый дом и получит медаль? Почему бы и нет? Пусть-ка этот шимпанзе выступит на сентябрьском собрании Общества летчиков-испытателей в Лос-Анджелесе. А что тут такого, ведь выступал же перед ними астронавт Дик Слейтон, который вовсе даже никуда и не летал! Просто и смех и грех. Ведь теперь правда всплыла наружу, и никого уже во всем мире невозможно обмануть.

И потом, в первые дни февраля 1961 года, истинные братья ждали, что эта правда дойдет наконец до прессы и общественности, до администрации Кеннеди и армейского начальства. Но, как ни странно, их ожидания не оправдались. Реакция оказалась совсем иной. Невероятно, но теперь многие американцы говорили: «Боже мой, как вы думаете, неужели найдутся такие храбрые люди, которые рискнут повторить то, через что прошла обезьяна?»

Джон Гленн оказался в смешном положении. Он был вынужден притворяться, что готовится к первому полету, поскольку читал об этом в газетах. Они с Гасом Гриссомом были вынуждены вслед за Аланом Шепардом проходить через тренировочную рутину, чтобы создать видимость того, что окончательное решение еще не принято. По сути, Шепард теперь стал королем – и Эл знал, как подобает себя вести королю. Его Величество Первый Астронавт – вот кто он такой, а Гленн так, лишь его оруженосец.

И все же эта игра, в которой им приходилось участвовать с легкой руки Гилрута, оставляла Гленну последний шанс. Очень немногие знали, что для первого полета выбран Шепард. Следовательно, еще не поздно было изменить решение, исправить то, что казалось Гленну неслыханной несправедливостью, – результат голосования равных. Но это означало так или иначе перейти кому-нибудь Дорогу… А в армии перейти дорогу лучшему считалось страшным грехом, просто святотатством. Хотя в некоторых случаях исключения допускались. Во-первых, если ситуация оказывалась критической, а ты был прав. И во-вторых, если твоя дерзкая выходка срабатывала, то есть тебя поддерживали наверху. С другой стороны, в пресвитерианском вероучении – еще один кодекс чести, который Гленн знал назубок, – ничего не говорилось о том, что человек должен скромно стоять в стороне, когда фарисеи шумят и суетятся, изображая видимость деятельности. К тому же разве H АСА не была гражданской организацией? Она совсем не походила на морскую пехоту. И Гленн решил придерживаться пресвитерианского курса. Он начал заговаривать с вышестоящими, спрашивая, что те думают о решении.

Только не подумайте, что Гленн доказывал, что выбрать нужно именно его, ничего подобного. Он убеждал, что нельзя было делать выбор на основе ограниченной точки зрения. Первый астронавт Америки должен быть не просто летчиком-испытателем, которому поручено определенное задание. Ведь этот человек станет представителем Америки в мировой истории, и его характер следовало рассматривать именно в таком свете. А если первый астронавт не будет отвечать высоким требованиям, то горе не только космической программе, но и всей нации.

Новым директором НАСА, которого Кеннеди назначил вместо Гленнана, стал Джеймс Э. Уэбб, бывший руководитель нефтяной компании и важная политическая фигура в Демократической партии. Уэбб был из той породы, которую так ценили в Вашингтоне: небаллотирующийся политик. Небаллотирующийся политик обычно выглядел как политик, говорил как политик, ходил как политик, любил общаться с политиками, перемигиваться с ними и сокрушенно вздыхать. О таких людях какой-нибудь конгрессмен или сенатор обычно отзывался так: «Он говорит на моем языке». Самые способные из небаллотирующихся политиков, вроде Уэбба, обычно получали высокие посты. Во времена Трумэна Уэбб был директором Бюро по планированию бюджета и помощником госсекретаря. А еще – закадычным другом Линдона Джонсона и сенатора Роберта Керра из Оклахомы, председателя сенатского Комитета по аэрокосмонавтике. Шесть лет Уэбб являлся главой дочерней компании, принадлежавшей нефтяной империи Керра. Он относился к тому сорту людей, которых корпорации, работающие на правительство (например, «Макдоннелл Эйр-крафт» или «Сперри Гироскоп»), любили делать своими директорами. И выглядел Уэбб соответствующе. Щеки у него были такие же пухлые и гладкие, как у Гленнана, а волосы даже еще лучше – волнистые, густые, прядь к пряди, темные, слегка тронутые сединой; зачесывал он их назад, как все серьезные люди. Уэбб идеально подходил для назначения во всевозможные комиссии – вроде муниципальной комиссии по кадрам, где он по большей части и работал с 1959 года. Уэбб был известен как человек, который легко справляется с бюрократическими проблемами. Он увешивал стены своих офисов омерзительными пейзажами, но был далеко не глуп. И как он мог отреагировать на то, что астронавт Гленн недоволен тем, что для первого полета «Меркурия» выбрали астронавта Шепарда? Ведь Гилрут сказал, что он сам принял это решение, основываясь на множестве критериев, большей частью – объективных. Например, Шепард лучше всех управлялся с тренажером. Когда Гилрут рассмотрел все критерии, – а не только результаты голосования равных, – то пришел к выводу, что Шепард должен лететь первым, а Гленн – вторым. Так что нечего ему тут возмущаться. Это даже немного странно. Так или иначе, Уэбб явно не собирался начинать свою работу в НАСА с вмешательства в какую-то непонятную разборку среди семи храбрейших парней Соединенных Штатов. Астронавт Гленн протестует потому, что это его последний шанс стать первым в мире человеком в космосе, – ничего, успокоится.

Тогда, в конце февраля 1961 года, возмущался не один только Гленн. Гилрут наконец-то опубликовал в прессе фамилии тех, кто совершит три первых космических полета: Гленн, Гриссом, Шепард – в алфавитном порядке, – добавив, что еще не принято окончательное решение о том, кто именно из них совершит первый полет через девяносто дней. Вышел «Лайф» с портретами Гленна, Гриссома и Шепарда на обложке и огромной статьей под заглавием «Первые трое». Журналистам все происходящее очень нравилось. Они пытались уговорить НАСА дать первым троим астронавтам название «Золотая команда», а остальным – «Красная команда». Золотая команда и Красная команда! Боже! Да перед прессой открывались просто сказочные возможности.