Казалось, что все окружающее предоставляет Солиньяку повод для возмущения. Он не преминул сделать Анжелике внушение, что она недостаточно скромно одета для официальной встречи.

— Вам, должно быть, кажется, что вы освещены дворцовыми люстрами, а меня вы принимаете за одного из тех блондинов, которые теряют голову от вашей красоты? Не знаю причины, по которой вы пожелали со мной встретиться, но, учитывая печальное положение, в которое завело вас ваше легкомысленное поведение, по крайней мере, имейте стыд прикрывать гибельные прелести, ответственные за происшедшее несчастье.

Анжелику ожидали сплошные сюрпризы. Господин де Солиньяк, полуприкрыв глаза, стал расспрашивать: постится ли она по пятницам, подает ли милостыню и видела ли «Тартюфа» — а если да, то сколько раз.

Мольеровского «Тартюфа» кичившиеся своей набожностью ханжи встретили в высшей степени недоброжелательно. Когда комедию представляли королю, Анжелики не было при дворе, так что она пьесу не видела.

Недооценив влияние, которое оказывало в придворных кругах Общество Святого Причастия, она вышла из себя. Разговор стал резким и язвительным.

— Да обрушатся несчастья на голову того или той, кто стал причиной скандала! — закончил беседу неуступчивый маркиз.

Анжелика удалилась, потерпев полное поражение. На смену мужеству пришел гнев. И тогда она приняла решение встретиться с королем.

Маркиза переночевала в придорожной таверне в окрестностях Версаля и с восходом солнца уже находилась в зале просителей, сделав глубокий реверанс перед портретом Людовика, висевшим над мраморным камином в позолоченном нефе дворца. В «час прошений» под расписными плафонами Версаля, как обычно, собрались просители: отставные военные, оставшиеся без пенсий, ограбленные вдовы и обнищавшие дворяне. Сломленные судьбой и покинутые близкими, эти люди обращались с последней надеждой ко всесильному королю. Стоявшая тут же мадам Скаррон в своей поношенной накидке являла собой классический облик просителя и была едва ли не его символом.

Анжелика не стала поднимать с лица кружевную вуаль и осталась неузнанной.

Когда вышел государь, она опустилась на колени и всего лишь протянула ему прошение, в котором смиренно умоляла Его Величество уделить несколько минут маркизе дю Плесси-Бельер.

Она с радостью заметила, что король, бросив взгляд на ее прошение, оставил его в руках, а не передал вместе с прочими бумагами господину де Жевру.

Когда толпа просителей рассеялась, не кто иной, как де Жевр, подошел к закутанной в накидку даме и тихим голосом пригласил следовать за собой. Перед маркизой распахнулись двери в кабинет Людовика.

Анжелика не смела и надеяться, что ее примут столь скоро. Сердце ее заколотилось. Как только дверь королевского кабинета затворилась за ней, Анжелика прошла несколько шагов и упала на колени.

— Поднимитесь, мадам, — раздался голос короля, — встаньте и подойдите ко мне.

Голос не был сердитым.

Анжелика повиновалась и, приблизившись к столу, откинула вуаль.

В кабинете было темно. Тучи затянули небо, снаружи слышался шум дождя, и вода разбивалась о песок садовых партеров. Несмотря на полумрак, Анжелика все же сумела различить слабую улыбку на лице Людовика. Он милостиво произнес:

— Я огорчен, что одна из моих придворных дам считает необходимым соблюдать тайну для встречи со мной. Почему вы не сочли возможным обратиться к своему королю открыто? Ведь вы — жена маршала.

— Сир, мне так неловко…

— Итак, мы подошли к главному. Я принимаю ваше смущение в качестве оправдания. Но в тот вечер было бы разумнее не уезжать из Фонтенбло с такой поспешностью. Бегство не достойно вас, не достойно мужества, с каким вы держались во время неприятного инцидента.

Анжелика с трудом сдержала изумленное замечание, что уехала, подчиняясь его приказу, переданному мадам де Шуази.

Король продолжил:

— Оставим это. Какова цель вашего визита?

— Государь, Бастилия…

Она запнулась, сраженная прозвучавшим словом. Ей не стоило начинать с названия крепости. Анжелика растерялась и судорожно сжала руки.

— Давайте выясним, — очень мягко начал король, — за кого вы пришли просить? За графа де Лозена или за маркиза дю Плесси?

— Сир, — с чувством воскликнула Анжелика, — меня волнует только судьба моего мужа!

— Увы! Так было не всегда, мадам! Если верить слухам, то на какой-то миг, быть может очень краткий, судьба маркиза и сама его честь отошли для вас на задний план.

— Это правда, сир.

— Вы сожалеете об этом?

— Всей душой, сир.

Под пронизывающим взглядом Людовика Анжелика припомнила, что король всегда проявлял живейшее любопытство к личной жизни своих подданных.

Однако такой интерес облекался в весьма тактичную форму. Король знал, но хранил молчание. Более того: он заставлял молчать других.

Было очевидно, что король желал проникнуть в тайны своих подданных прежде всего потому, что искал надежные средства для управления ими.

Анжелика перевела взгляд с серьезного лица монарха, освещенного тусклыми рассветными лучами, на его руки, лежавшие на черной столешнице. Руки расслабленные, неподвижные и в то же время сильные, не знающие дрожи: руки короля.

— Какая унылая пора! — Людовик встал из-за стола, отодвинув кресло. — Уже в полдень приходится просить принести свечи. Я не вижу вашего лица. Подойдите сюда, я взгляну на вас.

Анжелика покорно прошла вслед за королем к окну, по стеклам которого струился дождь.

— Не могу поверить, что мессир дю Плесси в самом деле безразличен к чарам своей жены и к тому, как она этими чарами распоряжается. Должно быть, тут ваша вина, мадам. Почему вы не живете в особняке своего мужа?

— Маркиз дю Плесси меня никогда не приглашал.

— Странно! Ладно, Безделица, расскажите, что произошло в Фонтенбло.

— Я знаю, что мой проступок непростителен, но муж сильно оскорбил меня, и оскорбил публично.

Анжелика машинально дотронулась до своей укушенной руки. Король взял ее руку, взглянул на тонкое запястье, однако ничего не сказал.

— Я присела в укромном уголке. Мне было очень тяжело. Граф де Лозен проходил мимо, и…

Она рассказала, как сначала Лозен пытался успокоить ее разговорами, а потом перешел к действиям.

— Очень трудно устоять под натиском господина де Лозена, сир. Он настолько ловок, что если начнешь возмущаться или защищаться, то рискуешь оказаться в таком глупом положении, из которого уже не выпутаться без скандала.

— Ха-ха-ха! Так вот он каков!

— У мессира де Лозена столько опыта. Он распутник, отвергающий любые условности, он способен совратить даже праведника. В конце концов, Ваше Величество знает его лучше, чем я.