За несколько кочевых лет юный индеец привык и к своему попечителю, ставшему новым учителем, и даже почти смиренно отзывался на данное им имя «Лаззаро», хотя то и дело повторял про себя «я — Нуто».

Но, по сути, он был рабом, потому как был куплен за золото, и понимал: этот человек не просто так, из добрых побуждений, взял его с собой.

Всё дело было в его странных способностях, из-за которых, собственно он и стал изгоем.

Нагваль.

…Алонзо был образованным, добродушным человеком. Он вечно таскал с собой скарб каких-то книг, которые не мог прочесть без очков, и странные фолианты, свёрнутые в хрупкие бумажные трубки, и хранил всё это очень бережно, не позволяя Нуто даже прикасаться к ним.

До определённого времени.

Едва они начали понимать друг друга (Нуто весьма успешно учил язык), Алонзо принялся посвящать его в суть своей основной деятельности. Он оказался учёным, но не простым. Сутью его работы являлось изучение различных существ, относящихся к разряду мистических. В частности, он изучал оборотней, и ему необходимо было выяснить, можно ли остановить процесс обращения человека в животное с помощью медикаментов.

Оказалось, можно.

О Нуто Алонзо знал всё — вернее, об оборотне, которым он являлся. О его природе, повадках, привычках и о полнолунии, что взывало в нём эту жажду — убивать, пить кровь, разрывать плоть.

Но Алонзо не боялся. Нуто считал его сумасшедшим, и, хотя и не собирался сознательно причинять ему вред, всё же был для него опасен. Особенно в дни полнолуния.

Кузов их повозки, в которой они перемещались по миру, был сделан из железа. Крепкие цепи с литыми наручниками были уже внутри, когда Нуто впервые заглянул внутрь — он был не первым нагвалем, с которым Алонзо пришлось иметь дело в своей жизни. Но что стало с другими, спросить юноша не рискнул.

Однажды учёный ввёл Нуто в кровь какое-то вещество, после которого тот едва не вознёсся в Верхний мир. Дело было как раз накануне полнолуния — Нуто скрутило от мощной всепоглощающей боли, его рвало и крутило, выворачивая наизнанку и, кажется, навсегда убило в нём зверя, потому что тяги к крови больше не возникало. Тогда он думал так, и человек внутри него даже порадовался этому.

Лаззаро выжил, и Алонзо был тому несказанно рад, делая свои бесконечные записи в блокноте, посвящённому его «болезни».

Но это оказалось лишь временным эффектом.

Да, Нуто никогда за свою жизнь так и не перевоплотился в животное, во многом благодаря исследованиям Алонзо. Но зверь внутри только дремал. И вскоре, незаметно слившись с человеческим разумом, он породил настоящее чудовище, сокрытое личиной человека.

То есть он изменился ещё больше.

Замысловатые узоры проступили на тёмной коже Лаззаро, на груди и руках, и он больше не мог носить одежду — в тех местах, где они проявились, тело нещадно жгло. Да и холода как такового юноша более не испытывал…

А вот телепатическая связь с животными, внезапно проснувшаяся в молодом нагвале, стала поистине настоящим подарком…

***

-Лаззаро, воды…

Алонзо умирал, скрученный лихорадкой, но ему было всё равно. Нет, он молча поднялся, чтобы поднести к губам своего учителя и приёмного отца ковш с водой. Он исполнял все желания и малейшие прихоти умирающего, при этом не испытывая никаких чувств. Жалость. Любовь. Тоска. Нет.

Да, вскоре он останется один, и что с того? Ему никто не был нужен, чтобы выжить в этом мире. Уже никто…

Смерть этого человека принесёт ему только свободу, и он терпеливо ждал её приближения.

Напившись воды, старик задремал, и Нуто тут же нырнул вглубь своего сознания, чтобы увидеть мир десятком звериных глаз, закрыв свои. Его верные помощники как всегда были на страже.

Он дал им имена индейских духов — Виндиго, Дсоноква, Йель и другие, труднопроизносимые для европейца и так сладко звучащие для его слуха.

Это казалось ему таким правильным, таким символичным. Ведь себя Лаззаро мнил уже чуть ли не прямым потомком Великого Духа Огня Атотархо, напрочь отринув своё прошлое. К тому же ему нравилось повелевать «духами», которые в той жизни, что осталась так далеко в прошлом, предали его, не предоставив защиты от людей.

Смерть Алонзо окончательно освободила его от пут рабства, ведь всю свою жизнь при нём Лаззаро осознавал себя рабом, хоть и не было к тому ни повода, ни основания. И вот последний психологический барьер был пройден, и молодой мужчина обрёл свободу в том виде, каком мечтал её получить.

На тот момент они вели оседлую жизнь в небольшой деревушке, в основном из-за болезни состарившегося Алонзо, но, похоронив его, Нуто планировал тронуться дальше.

***

Голос Кристал дрогнул, став тише.

— Наша встреча на кладбище во время похорон старого Алонзо стала символичной и основополагающей для всей дальнейшей истории. — Заключила миссис Шерли, и, опустив глаза, вздохнула. — Именно тогда Алазар вознамерился убить меня. И, как видите, ему это удалось.

И Лора, и Джозеф — оба сидели с открытыми ртами, выслушивая историю, рассказываемую Кристал. Они уже запутались в именах и событиях, и понимали только одно: женщина рассказывает им всё это не ради увеселения. Она к чему-то их готовит.

Непроизвольно Джозеф потянулся к собственной шее — вероятно, момент отделения головы от тела был самым неприятным из его посмертных воспоминаний.

— Зачем вы рассказываете нам о давно прошедшем? — Первым задал волнующий обоих вопрос призрак. — Разве сейчас важно, откуда взялся и кто такой был этот Алазар?

Кристал нахмурилась.

— Неужели вы так ничего и не поняли?

Он вернулся…

Наставший миг тишины отдавался пульсом в висках девушки, тревожно нарастающим с каждой секундой. Вот, казалось, ещё несколько минут назад всё было иначе, они сумели разобраться с мистером Клабаном, охотником за призраками, и решить проблему, касающуюся пребывания Мередит в мире живых. И вздохнуть спокойно.

Они с Джозефом наконец-то остались вдвоём.

И будущее Лоре представлялось совсем в другом свете.

Но последние слова Кристал словно вернули её в тот ад, из которого они с таким трудом смогли выбраться. Память Лорейн, жившая в ней теперь странными воспоминаниями, выплеснула в жилы девушки весь спектр эмоций, связанных со страхом, ужасом, и ей захотелось возразить, закричать, отринуть от услышанного.

— Этого не может быть! Нет, бабушка, не говори мне этого!