В бытность свою студентом университета Макгилла Марсель даже посещал курс русского языка, но в то время не смог уделить ему должного внимания. Сейчас же никто этому не мешал. По воскресеньям Марсель даже ходил на встречи русского общества в Монреале, которое завсегдатаи называли смешным словом «zemlyachestvo». Читал еженедельную русскую «Место встречи – Монреаль». Лена и Роман составляли ему компанию на прогулках по горе Мон-Руаяль, старому городу, бродили по Рю-Сент-Пол, сидели в многочисленных кафе рынка Бонсекур. И говорили с ним, говорили. Марсель был влюблен в русский! Такой певучий, долгий, вкусный. Он брал в библиотеке книги Чехова, долго рылся в словарях. Когда не мог понять значение какой-нибудь шутки или фразеологизма, непременно шел за разъяснением к своим учителям.

– Ты так рьяно учишь русский… Это не похоже на хобби. Можно подумать, собрался эмигрировать, – покачала головой Лена, крупная дама с пепельной стрижкой. Вместе с тщедушным, чуть лопоухим Романом они смотрелись комично.

– Что такое «рьяно»? – уточнил Марсель, хотя и понял общий смысл ее слов. Беседа, конечно, шла по-русски.

– Ну, увлеченно, серьезно, активно, настойчиво…

Марсель, черкнув в блокнот новое слово, улыбнулся:

– Такие мысли об отъезде… Нет, нет таких мыслей.

– Пока… – протянул Роман хитро.

– Нет-нет! – Марсель замахал рукой. – А Дороти? Я ее не могу оставить…

Вечерами, именно из-за Дороти, ему не хотелось домой. Он ничего не имел против нее, но… Он от нее уставал. От ее внимания, и от невнимания тоже, от плохого настроения, и не меньше – от оживления, которое ее иногда охватывало. То она хотела прогуляться по парку, то мерзла и требовала принести одеяло, то гоняла Марселя в магазин за фруктами и молоком. Он беспрекословно исполнял просьбы жены, но при этом чувствовал только легкое раздражение, как от гудящей под потолком мухи.

– Как можно написать тонкий и проникновенный роман о любви, где герои чувствуют друг друга на расстоянии и понимают с полуслова, и с собственным мужем быть такой нечуткой? – вырвалось у него однажды, тихо, по-французски, с горчинкой. Дело было в кафе «Новый мост», затерявшемся в переулочках Латинского квартала. Лена ушла в дамскую комнату, и разговор с Романом быстро свернул на жену Марселя.

– Я пришел домой уставший и голодный, у нас ничего не было на ужин, и вокруг только беспорядок и какой-то мусор. Можно же было заказать еду, вызвать горничную… Да мало ли…

– Прости за то, что я сейчас скажу, но… Видимо, ты ее не любишь. В этом все дело, – Роман вздохнул с сочувствием. – Лена тоже часто не убирает в доме, а домработницы у нас нет. И готовит через раз. Бывает, я бурчу, конечно, но… В целом мне это не кажется проблемой. Главное, что она всегда со мной, и дома, и на работе. Дети приезжают на выходных… Нет, ты не подумай, что я ставлю нас в пример, просто я говорю, как у нас это… бывает.

– Она сказала, что верит в любовь. В такую, о которой написала. И я знаю, что верит!

– Только это не значит, что эта вечная любовь должна быть между вами, верно? С чего ты взял, что вы должны любить друг друга до гроба? Ты как будто в прошлом веке родился, теперь такие мысли – редкость…

Марсель поморщился.

Вокруг струился чудный джаз, на город и кафе ложились дымчатые сизые сумерки, все дышало красотой и ненавязчивостью. Давно вернулась Лена, они с Романом, откинувшись в полутьму, слушали музыку, извлеченную из саксофона молодым и красивым темнокожим музыкантом в серебристом парчовом фраке. Марсель смотрел на людей вокруг и понимал, что Роман прав. И что сам он, Марсель Моран, оказался просто глупцом. Ну да, благородное воспитание требовало, чтобы он женился на мисс Тревел, но… Она ведь предлагала отступить, пока не поздно. А впрочем, он все сделал правильно. Ничего ведь страшного не случилось? Месяца через полтора родится ребенок, его дочь. Это уже само по себе чудо и волшебство! И родится она в законном браке.

Почему-то от этой мысли Марселю полегчало.

Через месяц ему оказалось нужно лететь в Париж, в командировку. Французский издательский дом ждал его для важных переговоров насчет представительства, собирались многие издатели из Америки и Европы, и нужно было ехать непременно, чтобы не остаться за бортом.

Дороти закатила жуткий скандал.

– Ты меня не любишь! – Ее акцент стал еще более отчетливым. – А что, если я умру в родах?

– Дороти, не надо так переживать, – пробовал объяснить Марсель. – Я всего на пару дней, а рожать тебе еще через неделю или две.

– Это уж как ей, – она указала на живот, – вздумается! Ты тут не указ.

Марсель пожал плечами.

– А вдруг что-то пойдет не так. – На глазах жены появились слезы.

«Ей страшно, – уговаривал себя Марсель. – Не будь скотиной, прояви понимание».

– Милая, врачи всегда рядом. Они-то помогут лучше, чем я. Ничего не бойся. Это же не твоя книга о Средних веках, сейчас никто от этого не умирает, – попробовал пошутить он, но наткнулся на обиженный взгляд.

Несмотря на все увещевания, расстались они в ссоре.

Переговоры прошли успешно. Марсель решил не задерживаться в Париже, а сразу вылетать домой. Незаменимая Франсуаз успела заказать билет на ближайший рейс, и до вылета оставался всего час, который Марсель коротал в аэропорту «Шарль де Голль», или Руасси, как его называли тут.

Уже несколько часов им владело незнакомое, непонятное чувство. Он подгонял таксиста, боясь опоздать на рейс, хотя здравый смысл подсказывал, что он успевает. Рейс отложили. Ворвавшись в терминал номер 1, Марсель не мог найти себе места. Нет, свободных кресел было достаточно, просто он не был способен усидеть ни в одном из них. Его била нервная дрожь, и он слонялся по терминалу, не зная, чем себя занять. Поминутно подходил к табло вылетов и прилетов, видел, как медленно его рейс ползет вверх, строчка за строчкой. Посадка еще не была объявлена.

Когда мимо кто-нибудь проходил (а люди сновали тут постоянно), Марсель вздрагивал, оборачивался, заглядывал в незнакомое лицо.

Порывы ветра гуляли по огромным залам, еще больше внося сумятицу во взбудораженный разум мужчины.

Марсель знал: что-то должно случиться. Что чувствует человек, садясь на самолет, которому не суждено долететь до пункта назначения, и похоже ли это на то, что испытывал сейчас он сам? Это интуиция, дурное предчувствие? Его ощущения не были дурными. Он ждал чего-то, все тело ждало, каждая клеточка его существа… Волнение, беспокойство, но и предвкушение, как будто в детстве, в рождественское утро, шаг за шагом приближаешься к елке…

Чтобы немного успокоиться, Марсель стал глубоко дышать. Усилием воли он заставил себя усесться в кресло с металлическим сиденьем в дырочку. Отсюда через панорамное стекло была видна улица. В метре слева от него подросток покупал газировку в красном автомате «Кока-колы», и мелочь падала в поддон как-то очень уж громко.