В сорок пять Инна вышла на пенсию, до этого облетев несколько сотен раз вокруг всего земного шара. География, так любимая ею в детстве, стала ее философией. Весь мир принадлежал только ей. Никого не было рядом, но и сам этот мир был ее спутником, самым надежным и самым родным.

Марсель вырастил Сесиль. Она стала умницей, его гордостью, а по достижении двадцати пяти лет – и партнером по бизнесу. Встретила хорошего парня и вышла замуж. Это было немножечко грустно – для Марселя. Но он чувствовал, что все это правильно, все, как и должно быть. Когда Сесиль родила близнецов, он был счастлив. И даже подкалывал Дороти, что она стала бабушкой прежде, чем была к этому готова. Дороти привычно огрызалась.

Вечерами, когда становилось тоскливо, он доставал старый путеводитель по Квебеку. Это был его талисман, он везде возил потрепанную книженцию с собой. И перелистывал, читал, вглядываясь в бледные чернила слов. Аромат становился слабее, но Марсель все равно чувствовал его всегда.

Была и еще одна радость. О которой Марсель только догадывался, которую чувствовал только во снах. Женщина, дороже которой нет и быть не может, не ушла от него. Она всегда была рядом.

Только немного грустно, что в жизни они так и не встретились.

На красно-коричневых, местами голых ветках деревьев и кустов висели сотни капель дождевой воды, унизав их подобно хрустальным бусинам в ожерелье. Они дрожали от слабого, почти незаметного ветра.

Она шла, быстро, радостно. Ее глаза вглядывались в противоположный конец аллеи.

Туман почти рассеялся, и через него все мягко золотило солнце.

Она прибавила шаг, не сдержалась и побежала. И он побежал ей навстречу.

Самые главные объятия, единственные. А вокруг – тихий, опадающий сад, запах мокрой земли, прели, яблок, дождя, древесины. Камней аллеи почти не видно, они укрыты ковром влажных листьев, желтых, бордовых, пурпурных, зеленовато-лимонных.

«Ты…» – подумал он ей.

«И ты… – молчаливо откликнулась она. – Я боялась, что натворила ужасных дел…»

«Я тоже боялся. Ты дала маху… Но все исправила».

«Потому что ты пришел мне на помощь. Без тебя я ничто».

«Но я всегда рядом. И мы. Всегда. Вместе».

Рядом соткался из невидимых нитей их Дом, самый прекрасный, самый величественный, самый дорогой Дом. Рука об руку они ступили на дорожку к нему.

К высокому крыльцу вели шесть мраморных ступеней.

Первая почти ушла в рыхлую осеннюю землю, на нее со всех сторон наползала неугомонная трава.

Вторая немного покосилась влево. Но они шагнули на нее без опаски.

Третья треснула ровно посредине, и из трещины торчал чахлый на вид подорожник.

Четвертая была слегка щербата, и щербинки, при известном воображении, можно было принять за чью-то лукавую мордашку.

Пятая ступень была образцовой, ровной и гладкой.

А шестая… была уже не ступенью, а широкой придверной плитой на крыльце. Ветер гостеприимно распахнул дверь, и они оказались внутри. На журнальном столике у дивана лежал путеводитель.

«Ты хранил его для меня… Ты знал, что он был мне дорог», – думала она с нежностью, и он слышал все до одной ее мысли.

Их лица менялись, как зыбь на воде. Они помнили все, но и забывали тоже все. Их жизни, прожитые на земле врозь, казались просто причудой. Только одно воспоминание тревожило, о том ужасе, пережитом на знакомой аллее, когда отовсюду стекался холодный туман.

«Мы выстояли. Не бойся больше, – обнял он ее, проник сквозь нее к самой ее сути. – Здесь нет места страху».

И время опять привычно замерло, мимо текли годы и пространства, и опять это бесконечное яркое марево затопило все вокруг.

Безмятежное счастье, незыблемое и вечное.

«Я больше не смогу быть без тебя. Ни мгновения».

«Я здесь».

«Но там, внизу, я не помню ничего о нашем доме и о нас. Я иду, как слепой котенок, и натыкаюсь на углы. Мне страшно, что одним таким углом я рассеку тебе жизнь».

«Мы достаточно испытали».

Надежда, пронзившая всю ее, была такая же васильковая, как его глаза.

«Наш путь окончен?»

«Если только мы попросим».

Они попросили. Попросили о том, чтобы никогда не расставаться и всегда быть слитыми, неделимыми, такими, какие они сейчас, в этом безвременье. Не возвращаясь туда.

Попросили – и были услышаны.

Это происходило с ними, сейчас. Величайший дар, которому нет описания. Больше не придется искать друг друга, жить в слепой тоске, в горячей страсти, в холодном унынии. Больше ничто человеческое, плотское, плоское не набросит на них своих вязких покровов.

Они вдвоем остаются здесь. И страшное слово вдруг стало благословенным:

«Навсегда».

Они изменялись, соединялись, длились. Не было больше ни его, ни ее, а только одно общее… Дом растворялся, вился вокруг них, и они становились им. Сливались. Пока не стали одним целым и друг с другом, и с Домом. Тогда все вокруг затопило одно чистейшее, кристальное, ничем не омраченное счастье.

На осенней аллее застыл Дом. Он смотрел на осыпающиеся с тихим шелестом деревья счастливыми глазами, жарко-синими и густо-каштановыми глазами своих окон.

Дом ждал.

Новых.

Других.

Тех, кто умеет любить так же сильно и безрассудно, поправ смерть и разлуку и через время и пространство протянув друг к другу руки.

Тех, кто умеет любить.