Увольнение послов было всегда для них большой трагедией, пишет Соловьёв, а одному французскому дипломату это дало повод сделать остроумное замечание о том, что послы редко умирают и никогда не подают в отставку. Посла в Риме барона Икскуля фон Гильденбрандта не могли удалить из Рима до самой его смерти, причём предсмертное его состояние длилось целый год, и исполнять свои обязанности он, естественно, не мог. Александр III относился к этой проблеме с большим раздражением. Ему не нравилось, когда сенильных[59] дипломатов при увольнении из Министерства иностранных дел назначали членами Государственного совета. Император полагал, что при том состоянии умственной слабости, в которое они впали в конце своей дипломатической карьеры, членство в Государственном совете было бы оскорблением для этого учреждения. «Послужил и удалился на покой!» — говорил он.

Не любил он и таких дипломатов, которые претендовали на более высокое положение, нежели то, которое он им предоставлял. Директор Азиатского департамента Зиновьев не желал принимать пост посла в Стокгольме, претендуя на освободившуюся должность товарища министра. Александр III сказал деликатному Гирсу, что если Зиновьев откажется ехать в Швецию, то тогда пусть вообще подаёт в отставку. Зиновьев, «поджав хвост», быстро уехал в непопулярный у дипломатов Стокгольм.

Замена упомянутого выше посла в Риме барона Икскуля вызвала в МИД и при дворе большой переполох и целую цепочку перестановок. Александр III остановил свой выбор на товарище Гирса А. Г. Влангали и во время бала, устроенного в честь прибытия в Петербург австрийского эрцгерцога Фердинанда (январь 1891 года), глядя на танцы и спрашивая: «Кто этот скачущий пенсне? А кто этот хлыщеватый юноша?», «под большим секретом» сообщил ему о своём предварительном решении. Потом царь подошёл к своему брату великому князю Владимиру и передал содержание своего разговора с Влангали.

Сразу после этого на балу начался переполох, все стали рассказывать друг другу эту потрясающую новость, подбегать с поздравлениями к Влангали, совершенно ошеломлённому от свалившейся на него такой благодати, обсуждать кандидатуры на освободившееся место товарища министра: кто называл Зиновьева, а кто — советника посольства в Берлине Михаила Муравьёва, лихо отплясывавшего в это время очередной танец; а кто-то громко спрашивал, на самом ли деле барон Икскуль почил в бозе. Посол при Римской курии А. П. Извольский с выпученными глазами набросился на Ламздорфа и начал взволнованно спрашивать, что произошло. Таков оказался магический эффект «конфиденциального» разговора государя со своим «назначенцем»!

Нет нужды говорить о том, что министр Гирс узнал о назначении Влангали послом в Рим одним из последних, потому что на указанном балу не присутствовал из-за траура по умершему брату. Вместо Влангали товарищем Гирса был назначен возвращавшийся из Стокгольма посол Шишкин. Императору было важно в отсутствие Гирса иметь дело на докладах с человеком «удобным». В отношении Зиновьева он прямо заявил, что тот «здесь не удобен».

Баронесса Леония Владимировна Икскуль, узнав о назначении Влангали вместо её мужа, воскликнула:

— Да это же не перемена, это только нюанс!

Что имела в виду баронесса, сказать трудно. В это время её парализованный и «рамольный»[60] супруг лежал на смертном одре. В этом смысле приезд в Рим вполне здорового и пребывающего в своём уме Влангали вряд ли можно было назвать нюансом. Впрочем, Влангали никуда уезжать из Петербурга пока не собирался и пребывал в ожидании кончины барона Икскуля, хотя, как он признавался в частных доверительных беседах, хлопотливая должность товарища министра ему очень наскучила. Но барон Икскуль предупредил желание своей замены и успел живым вернуться из Рима домой и даже восстановить свои умственные способности. В дневнике А. А Половцова за ноябрь 1887 года имеется запись, в которой говорится о том, что «барон Икскуль, разбитый параличом, настаивает на том, чтобы ему разрешили вернуться к своему посту посла в Риме. Гирс, не имея мужества… и желая по обыкновению всё свалить на государя, предложил государю принять Икскуля, чтобы убедиться в неудовлетворительности его физического и нравственного состояния». На это Александр III сказал:

— Да ведь я не доктор.

Скоро барон Икскуль всё-таки скончался[61].

Несколько слов об Александре Георгиевиче (Егоровиче) Влангали. Он происходил из греков, отец его служил на Черноморском российском флоте и, как пишет Половцов, находился в дружеских отношениях с семейством Строгановых. Это и стало отправной точкой дальнейшей карьеры самого Александра Георгиевича (Егоровича). Небольшого роста, не блиставший особыми способностями, этот воспитанник Горного корпуса как-то случайно попал в комиссию по определению границ Сербии, потом стал генеральным консулом в Белграде, после чего 10 лет возглавлял миссию в Пекине. Вернувшись из Китая, он стал претендовать на пост посланника в Европе. Услышав об этом, князь Горчаков расхохотался и вообще уволил его из Министерства иностранных дел с пенсией в размере пяти тысяч рублей. Несколько лет Влангали бездельничал за границей, а когда министром стал Гирс, тот пригласил его в качестве своего товарища. В этом качестве, пишет Половцов, друживший с ним около 40 лет, Влангали стал любимцем петербургского общества и в особенности — дамского: «Он был приглашаем во всех углах, где горели две свечи, начиная с великих княгинь. В делах он выказывал чрезвычайную любезность, предупредительность и полную безличность».

Н. К Гирсу такая популярность сильно надоела; кроме того, Влангали в делах не любил брать на себя ответственность и старался всё свалить на министра, так что Гирс решил его «сплавить» из Петербурга, назначив послом в Рим.

— Помилуйте, Николай Карлович, — сказал Александр III Гирсу, когда тот вышел к нему с этим предложением, — какой это посол?

Тут безынициативный Гирс проявил настойчивость (личная заинтересованность!) и стал царя уговаривать. Царь сдался и дал своё согласие на назначение Влангали послом в Рим.

При назначении в 1885 году П. А. Шувалова послом в Берлин Александр III «забыл» предупредить своего брата, командующего Петербургским военным округом великого князя Владимира Александровича (1847–1909), у которого Шувалов командовал гвардейским корпусом. «Тихо» сняв с места Шувалова, государь без предупреждения назначил на его место принца Ольденбургского[62], чем сильно разобидел брата. «Государь извинялся в необдуманности подобных распоряжений, — пишет А. А. Половцов, — и всё кончилось братским примирением».