«Каков сукин сын! — подумала Кристина, закрывая за собой дверь. Просто обожаю его!»

* * *

Все воскресенье Ивар занимался чем угодно, но не работой. У него было отвратительнейшее настроение: то ли устал, то ли просто все надоело… Ребята пахали вовсю, а он тупо резался в компьютерную игрушку, суть которой состояла в отстреливании вооруженных до зубов девиц. Из динамиков доносился стук пулемета и предсмертные ахи противниц.

— Все-таки умеет Алтаев обращаться с женщинами! — с завистью вздохнул Боголюб, отрываясь от написания очередного проекта. — Вон они как у него стонут!

— У тебя тоже с этим все в порядке, — проворковала Леденцова, положив ему руку на плечо.

Ивар отвлекся от игрушки, и его тут же расстреляла какая-то наглая бабешка в кожаном лифчике и шипованном ошейнике.

Вырубив в сердцах игрушку, он поднялся и прикрыл дверь в свой кабинет: Боги с Леденцовой несказанно раздражали его. В эти выходные их захлестнул бурный роман, и они даже не трудились это скрывать. Боголюб перестал пялиться на каждые встречные женские ноги, выучил слова «дорогая» и «зайчик», и вообще стал тихим и каким-то менее заметным. Зато Леденцова наоборот развила бурную деятельность: она переехала на квартиру к Боги и заставила всех мужиков отдела перетаскивать ее чемоданы и коробки. Вторым «звоночком» стала ее внезапно возникшая страсть к кулинарии. Теперь Леденцова уже не желала засиживаться на работе допоздна и мчалась домой готовить салат с подозрительным названием «С'ебастьян».

Никитин над всем вышеперечисленным веселился, а Ивар напротив ворчал и раздражался. Ему было завидно.

Кристина Тарасевич слишком зацепила его. В течении этих дней он только и делал, что думал о ней. Пару раз он даже доставал телефон, чтобы набрать ее номер. Бог его ведает, что его удерживало от этих глупейших и бессмысленных звонков…

Может, все дело было в контрасте между Тарасевич и Любой. С Кристиной было легко: она не напрягала, ничего не требовала, и по ней сразу было видно, что ей очень нравится Ивар Алтаев. Вернее, Ив… Ведь он представился ей только именем.

А Люба означала собою одни проблемы. Ее вечно все не устраивало. Даже то, что Ивар постарался исчезнуть из ее поля зрения и дать ей шанс устроить свою жизнь так, как ей хочется.

Господи, если бы у него была такая возможность! Но нет, Ивар просто не имел права. Пока ты никто, пока у тебя нет карьеры, пока на тебе не висит ответственность за чужие судьбы, ты можешь сам распоряжаться собой. А Ивар уже не мог позволить себе такой роскоши. Что бы подумали Стольников с Пименовым, если б узнали, что он встречается с девчонкой из противоположного лагеря? Да все негативщики моментально бы стали в их глазах отступниками. Раз начальник предатель, значит, и все, кого он привел за собой, — такие же.

Странная это была ситуация: Ивар всю жизнь отдал на то, чтобы добиться определенного статуса в обществе, стать боссом, стать главным… А теперь этот статус связывал его по рукам и ногам. И не давал быть счастливым.

Наступила последняя неделя перед выборами. Агитаторы и с той, и с другой стороны из кожи вон лезли, чтобы перетянуть на свою сторону избирателей.

Ивар со своей командой всеми силами пытались заставить про-хоботовски настроенных горожан отправиться на дачи, а Синий со товарищи призывали их остаться дома и «выполнить свой гражданский долг». Сельское население находилось в состоянии разброда и шатания: кто был за Хоботова, кто за Стольникова, а кого выборы вообще не волновали. Причем количество и тех, и других, и третьих сосчитать было весьма сложно. Прогнозы о результатах выборов ходили самые противоречивые, и это напрямую зависело от того, кто их давал.

Ошеломленному избирателю оставалось только вздыхать да поглядывать на календарь: когда-де это безобразие кончится, и с улиц исчезнут надоевшие плакаты, в почтовые ящики перестанут кидать всякую ерунду, а по телику прекратят показывать бесконечные кандидатские ролики.

Впрочем, ждать оставалось недолго.

* * *

С утра ни Боги, ни Леденцова не явились на работу.

— А где у нас эти два голубя? — спросил Ивар, выйдя из своего кабинета. Ему надо было ехать к Пименову договариваться о финансировании сельских распродаж, а главных устроителей этой акции где-то носило.

Лицо Никитина приняло похабнейшее выражение.

— Боги звонил десять минут назад и сказал, что он уехал общаться со своими диверсантами. А пять минут назад звонила Леденцова и заявила, что у нее утреннее несварение желудка. Спорим, что они оба сейчас лежат рядышком и радуются, как они ловко всех провели?

— Молодцы-ы! — возмутился Ивар.

Никитин крутанулся на стуле.

— Да ладно, не злись! У них уважительная причина. Кстати, как тебе заголовок для первой полосы: «Вся Пахомовская трасса выбирает пидараса!»?

— Это что? — не понял Ивар.

— Это мы так хамим хоботовское окружение: Синий — пьяница и вор, секретарь Хоботова — молоденький голубоватый мальчик, сам он, стало быть, тоже такой… Твоя подружка Тарасевич — блядь, которая трахается со всеми. Ее мужики берут с собой на пароходах кататься. По-моему, гениально!

Никитин был страшно горд своей выдумкой.

— Ну ты ври, да не завирайся! — вдруг произнес Ивар каким-то неестественным, замороженным голосом.

Никитин округлил глаза.

— Честно! Ты знаешь, у кого вчера была Тарасевич? У Пименова с Караваевым! Они вместе на яхтах ездили кататься. Вайпенгольд сказал, что они оттрахали ее всем коллективом.

Ивар почувствовал, как у него что-то оборвалось внутри.

— Не упоминай о Тарасевич! — сказал он очень тихо.

— Ты что, с ума сошел?! — обалдело воскликнул Никитин. — Она как раз гвоздь моей программы!

— Не упоминай!!!

Ивар стоял напротив него — бледный, с бешеными глазами, со сжатыми кулаками…

Он сам никак не ожидал от себя такой реакции. Все произошло спонтанно и без его ведома. «Никитин наверняка обо всем догадался!» — промелькнуло у него в голове.

В этот момент в комнату влетела одна из никитинских журналисток.

— Этот Вайпенгольд… — произнесла она обессилившим голосом. — Его отдел выпустил вот чего!

Она сунула под нос Ивару газету, на первой полосе которой красовалась карикатура: Хоботов в виде бабочки — на цветке с надписью «Областной бюджет». Прямо под карикатурой помещались строчки:

«Эй, не лезь на наш цветок!

Убери свой хоботок!»

Еще ниже были напечатаны какие-то истеричные призывы «сплотиться единым фронтом вокруг нашего дорогого Василия Ивановича» и «начать народную войну против засилья капитала».

Никитин вырвал у Ивара экземпляр, посмотрел…