…Стас понимал Костяна, решившего уехать не столько из страны, сколько из кочевой, необустроенной и все более рискованной жизни. С мартовских событий их еще пару раз принимали силовики. С деньгами стало неплохо, но овчинка выделки не стоила совсем. Впереди было еще два проекта, а после этого хотелось бы завязать со скитаниями. Бродила мысль о втором, может быть, юридическом, а может, экономическом образовании. Появлялись какие-то странные предложения. Например, приятель Костяна говорил о том, что в каком-то банке открыт отдел непрофильных активов и туда ищут «энергичных и молодых, чтобы шевелились». И чего бы не попробовать.

«Чайфы» ушли на небольшой перерыв. Можно было, не перекрикивая музыку, поговорить с Кариной. Она заканчивала филфак Педагогического университета и работала переводчиком в турфирме.

Стас тут же пообещал с первых же денег заказать у фирмы тур.

Карина сказала, что будет ждать, но обратила внимание на то, что их фирма специализируется на семейном отдыхе. Линькович посетовал, что не женат. Карина пообещала подобрать кандидатуру. Стас, не теряя времени, спросил у девушки номер и демонстративно достал мобильник. Карина посмотрела на него с уважением: сотовый телефон уже не был атрибутом небывалой крутости, как несколько лет назад, но все-таки еще имелся не у каждого.

Тут Костян произнес еще один сентиментально слезливый тост:

— Мы ведь еще встретимся, на связи.

Все выпили. А на сцену вернулись «Чайфы».

пел Шахрин под ликование зала. Захмелевшему Стасу стало вдруг очень хорошо. Он поверил в то, что с Кариной они еще увидятся, и даже не один раз, все будет хорошо, найдется московская работа.

Какая боль, какая боль…

Шахрин сделал маленькую паузу и тихонько сказал: «Россия — Украина». Зал замолчал.

Ну хотя бы два — ноль.

Зал восторженно охнул.

Зал яростно выдохнул.

Припев повторили раз десять.

Стас вспомнил, как в марте в этом же зале орали: «Сербия, Сербия», когда Штаты начали бомбить Белград. Тогда казалось, что война рядом, а теперь она была очень далеко. Имелись и более важные задачи.

Стас наклонился к уху Карины:

— У меня есть лишний билет, — в конце сентября — начале октября 1999 года в Москве в дефиците могли быть билеты только на матч Россия — Украина. — Пойдешь со мной?

Карина согласно улыбнулась.

Второй билет изначально был для Линьковича-старшего, и Стас радовался, что не успел сказать отцу об этом.

Петр Кислицын

(9 ОКТЯБРЯ, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР)

— Переть перестало, — сказал ни с того ни с сего старший сержант Копыловский.

— Ты о чем? — переспросил его Петя Кислицын.

Они как раз вдвоем решили осмотром пулемета отвлечь себя от горестных размышлений о природном уродстве вратаря Филимонова. Знатоков футбола в палатке хватало и без них.

Завтра предстояло зайти в село, которое вроде как не собиралось больше воевать, но и оружие сдавать там не собирались.

— Переть перестало, раньше перло, а вот сейчас все вернулось, — разъяснил Копыловский. — Там мяч долетел, сям штанга помогла, решили, что великие, а тут ой, фарт кончился.

Петя поежился.

Его подчиненный, сам не зная, сказал то, о чем капитан Кислицын думал уже несколько дней. Фарт был, но он кончался. Великим он себя не считал, хотелось верить, что это поможет, без фарта-то.

В километре к северу началась пальба.

— Вот и посидели, — пробормотал Петя.

Из палатки, передергивая затворы, выскакивали футбольные аналитики.

2006 ГОД

Петр Кислицын

(ЧЕМПИОНАТ МИРА, ПОЛУФИНАЛ: ФРАНЦИЯ — ПОРТУГАЛИЯ, МЮНХЕН)

— Петр, стопанись, опять, что ли, пошел музыку заказывать, сколько можно, третий раз слушаем, вот же, ну ладно…

Оркестранты в кожаных шортах встали и в шесть труб прилежно заиграли «Калинку». Один из столов, недалеко от выгородки, в которой располагался оркестр, нестройно, но старательно подпел. Когда мелодия затихла, певцы чокнулись рюмками со шнапсом и выпили. Музыканты сели и задудели что-то более баварское. Исполнители «Калинки» тоже занялись баварским.

— Вот под это мы их и трахнули в сорок пятом, а если надо — всегда сможем повторить, — уверенно сказал очень толстый человек, подтверждающе хрустя брецелем.

— И это повторим, и пиво со шнапсом повторим, Женя, ты не заводись, отдыхай постепенно, — призвал его было припавший к ребрышкам крепкий пожилой мужчина. — Мы все-таки отдохнуть здесь, Петр, друг мой, стоп, ах ты ж… оставь дударей в покое.

Кислицын послушно сел на место. Через пять минут оркестр никуда не денется, а Никита Палыч авось отвлечется.

— Видел бы фюрер, как в его «Хофбройхаусе» скачут под странную музыку, — оркестр как раз заиграл что-то латиноамериканское, — арийские девушки с какими-то неграми. — Саша, четвертый в их компании, вопреки осуждающему тону, пристально и одобрительно смотрел на складную негритянку в чем-то среднем между шортами и трусами.

— Да ладно вам, Александр, — Женя примирительно куснул брецель. — Это же австралийцы и бразильцы. Им время до самолета как-то коротать надо. И даже если вон, — исчезающий брецель сделал Женю немного высокопарным, — белокурая повелительница коал соблазнит какого-нибудь смачного уголька, а эта жопастенькая шоколадка даст вот тому белобрысому бугаю, то что страшного? Что они потом, кроме кенгуру и обезьян, увидят?

Петя по-прежнему не любил всех небелых, но сейчас ему было на них наплевать, пусть утрахают друг друга.

Пиво и еда были жуть какими «четенькими». За границей он так не отдыхал с бандитских времен, когда смотались на Кипр. За последние годы Петя несколько раз бывал с семьей в Турции и Египте, но там надо было вести себя смирно, без особого разгула. А тут — прямо молодость, молодость.

Путь в «Хофбройхаус» тоже был немного из позапрошлой жизни.

Два месяца назад Никита Палыч предупредил сотрудника Кислицына о долгой заграничной командировке. Долетели до Будапешта, поели гуляша, послушали чардаш, поразились общей засранности города, взяли машину напрокат и двинули в сторону австрийской границы. Незадолго до нее их встретили три автомобиля с людьми, глядя на которые Петя пожалел, что у него нет ствола. А лучше танка.