Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты в Суроже хоть одну галеру у пристаней видел?
Признав, что не видел, Порей ненадолго успокоился. Скоро и впрямь вдалеке забелел парус. К ужасу кормчего, Душило велел бросить весла. Отроки, возбудясь от предвкушения боя на море, изготовили луки. У некоторых разинь тетива отсырела в морском воздухе, на таких смотрели с оскорбительной жалостью.
Ждали так долго, что тетивы начали отсыревать и у прочих, – расстояния на море обманчивы. Корабль оказался обыкновенной лодьей, однако парус был с княжьим знаком – двузубцем. Узрев его, Душило впал в глубокое раздумье.
Наконец лодья приблизилась. Парус на ней свернули, а с борта замахали:
– Свои!
– Орогост, – заулыбался Нестор, разглядев на носу лодьи слепого дружинника.
Суда сошлись бортами. Перекинули сходни. Орогосту помогли забраться на доски, а дальше он пошел сам, неторопливо и уверенно передвигая ноги. После приветствий бывший тьмутараканский посадник рассмеялся.
– Лихо вы повоевали. Греки так и не поняли, что это было. Своего хартулария сняли со стены над обрывом – хотел утопиться в море. Ему за имущество отвечать.
Он помолчал и добавил без смеха:
– А я пойду с вами на Русь.
Душило хотел возразить. Слепой остановил его жестом.
– Вы еще не знаете, а у меня был гонец из Корчева. Половцы с вашим самозванным царевичем воюют с империей на Дунае.
Храбр попросил Нестора заткнуть уши и длинно-предлинно выругался. Теми самыми словами, произносить которые можно лишь очень редко. Да и то полагается после в том исповедаться и от усердного попа обрести отлучение от причастия сроком на две седмицы, а от нерадивого либо снисходительного заполучить епитимью с поклонами.
Вынув из ушей пальцы, Нестор сурово посмотрел на него.
– А если… – предположил Душило.
– Если князь Мономах все же решит пойти на Тьмутаракань, – ответил Орогост, – там остались мои люди. Они сделают, что нужно.
Княж муж сел на скамью для гребцов и накрыл голову ладонями.
– Ну, теперь уж верно – в монастырь.
Из чего последовал такой вывод, ни Орогост, ни книжник не догадались.
30
В степные угодья кочевников Русь не ходила войной со времен стремительного князя-барса Святослава Игоревича, которого не устраивали под боком соседи-хазары, слишком длинно раскинувшие руки. Тому уж более сотни лет. Чтобы Русь, страна городов, как говорили варяги, по доброй воле и в здравом уме опять лезла вглубь незнаемой, бескрайней, враждебной степи?! Гоняться по Дикому полю за увертливой половецкой конницей?! От такой мысли многим становилось не по себе. Ворчали на князя Мономаха и бояр, затеявших опасный поход, с сомнением скребли в бородах и головах. Но глаза, иногда блестевшие мрачной радостью, все же выдавали охоту поквитаться с погаными. Дело спорилось – острили мечи, топоры и копья, чистили доспехи, запасали стрелы, сулицы. Возничие крепили телеги, чтоб не рассыпались на неторных степных путях. Кузнецы потеряли сон, обувая дружинных коней в новые подковы. Ополченцы по кличу князя наперебой записывались в пешую рать. Женки и девки шили-вышивали белые полотняные рубахи с особыми узорами. Если случится воину вернуться домой бездыханным на телеге, чтобы лечь в этой рубахе в мать сыру землю.
Но даже Святославу – беспощадному воителю не пришло бы в буйную голову идти на Дикое поле, едва солнце слижет с земли снег. Тут и бояре восстали на князя. Просили оттянуть хотя б до середины весны, до после Пасхи. Рисовали унылые картины – ослабевшие от бескормицы кони, застрявшие в распутице возы, одичалое голодное войско, бродящее по степи в поисках кочевников, еще не вернувшихся в летние становища. Мономах оставался непреклонен и уверен в успехе небывалого дела.
Настолько уверен, что киевский Святополк, спешно прибывший в Переяславль с гневными изрыганьями на брата, вдруг остыл, задумался. И быстро согласился. Лишь выторговал условие не идти на левый берег Днепра, где кочевала орда тестя, Тугоркана. Направление похода выбирали вместе. Сошлись на том, чтобы идти за Голтав – порубежную крепость за рекой Пселом, глядящую глазами дозорных прямо на степные кочевья.
Вместе составили и грамоту к Олегу. Предлагали черниговскому князю собирать войско, чтобы сообща выступить на половцев. Олег прислал гонца с заверениями: выступлю-де на лодьях плавучей ратью, еще опережу вас у Голтава. Но обманул.
К Пселу рать подошла скорым изгоном, кони не успели оголодать на прошлогоднем подножном корму. Дальше в степь, у Ворсклы-реки, сторожевые разъезды давно разведали несколько половецких веж, зимой пустовавших, а с весны по осень заполненных кибитками и шатрами. Двинулись к ним наудачу, не дождавшись Олеговых лодий. Конница шла впереди, далее пешцы на телегах и несколько попов для пения молитв о победе русского войска. В хвосте тянулся обоз с холопами, оружием, котлами и снедью.
В пути Святополк завел разговор.
– Как накажем черниговского обманщика? – спросил он, раздувая ноздри.
– Писание учит увещевать до трех раз, а потом уже отступаться от делающего зло, – сдержанно ответил Мономах.
– Надо отвадить его от дружбы с половцами, – пылал Святополк. – Навел поганых на Чернигов, наведет и на Киев!
– Боишься не усидеть на своем столе, брат? – недобро усмехнулся Владимир.
– Я твоему примеру не последую, – огрызнулся киевский князь. – И усилиться Олегу не дам. Тебе еще, должно, не донесли: в Чернигове укрывается отродье убитого тобой Итларя. Олег дал ему кров и защиту. Может, готовит твоего кровника к мести, – тонко улыбнулся Святополк, – чтоб вместе с ним отнять у тебя и другие земли?
Мономах сдержался, чтобы с разворота не садануть в глаз великому князю – иначе поход можно было б сворачивать. Но весть, что Олег пригрел на груди Итларевича, самого его словно приложила кулаком по лицу. Такого предательства он не ожидал даже от заносчивого и буйного, гордого нравом черниговского князя. Однако показывать Святополку ошеломление и растерянность Владимир не захотел.
– Я пошлю к Олегу гонца, чтобы выдал мне Итларевича или сам убил его как врага нашей земли, – мрачно сказал он.
– Он чересчур горд, чтобы послушать тебя. К тому же ты младший, – не преминул напомнить Святополк.
– Тогда отправь посла ты.
– Не послов надо засылать в Чернигов, – не договаривая, склонял его киевский князь.
– Что ты хочешь, брат, – хмурился Мономах, – не успев начать один поход, пойти в другой? К Чернигову – в обратную сторону. А я хочу идти в степь.
– В степь так в степь, – пробормотал Святополк, поворачивая коня к своей дружине.
На первое становище кочевников наткнулись быстро. Мономах заранее велел надеть брони и держать наготове оружие. На посрамление ворчунов, вежа битком была набита шатрами и крытыми половецкими возами. Здешняя степь успела покрыться зеленью, вокруг паслись стада скота и табуны коней. Явления русского войска здесь не ждали и конную сторожу к порубежью не высылали.