Таким образом, Альбединский в своем докладе призывал к реформам, которые были очень рискованными, поскольку касались тех сфер, где конфликты между петербургскими властями и местным обществом приобрели особую интенсивность и где в то же время обсуждались принципиальные вопросы власти Петербурга. Значительная часть предложений генерал-губернатора встретила со стороны императора одобрение, хотя Александр II и перенаправил вопросы для обсуждения и выработки конкретных положений в Комитет по делам Царства Польского. Уже в комитете Альбединский столкнулся с мощным сопротивлением, особенно со стороны министра народного просвещения – Андрея Сабурова и новоназначенного обер-прокурора Святейшего синода – Константина Победоносцева. После долгих дебатов было решено направить большинство предложений Альбединского в соответствующие министерства для «более подробного рассмотрения»223.

Убийство Александра II, случившееся спустя несколько недель, определило судьбу этого проекта. В напряженной ситуации после 1 марта 1881 года нельзя было и думать о широкомасштабных реформах в Привислинском крае. Попытка Альбединского летом 1881 года вернуться к разговору о городском самоуправлении потерпела неудачу из‐за сопротивления новоназначенного министра внутренних дел – Николая Игнатьева. Последний утверждал, что в «трудное для России время» ни в коем случае нельзя пробуждать «опасные и вредные» надежды, потому что события, предшествовавшие восстанию 1863 года, показали, что такие «уступки» никогда не смогут удовлетворить поляков224.

Столкнувшись с необоримым сопротивлением центральных ведомств и с новой политической ориентацией, инициированной Александром III, Альбединский быстро осознал, что дальнейшие реформы в Царстве Польском уже неосуществимы. Кроме того, еврейские погромы, потрясшие Варшаву, особенно на Рождество 1881 года, серьезно дестабилизировали ситуацию в Привислинском крае. Вплоть до своей ранней и внезапной кончины в 1883 году Альбединский уже больше не пытался реорганизовать имперское правление в польских провинциях. С назначением на пост генерал-губернатора Иосифа Владимировича Ромейко-Гурко либеральная фаза в Царстве Польском резко закончилась.

Хотя у двух генерал-губернаторов – Альбединского и Гурко – наблюдаются некоторые общие карьерные модели, характерные для высокопоставленного чиновника в Российской империи, они сильно расходились в своем понимании того, какой облик должна принять Российская империя и что значит вести эффективную имперскую политику. Гурко, родившийся в 1828 году, тоже сделал впечатляющую военную карьеру и дослужился до генерала от кавалерии. Воспитание он получил в Пажеском корпусе, служил в лейб-гвардии гусарском полку, участвовал в Крымской войне и в 1860 году стал флигель-адъютантом царя Александра II. Во время подавления Январского восстания и, особенно, во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Гурко отличился и заслужил несколько орденов. Затем началась государственная служба в имперской администрации. В 1879 году Гурко был назначен генерал-губернатором Санкт-Петербурга, а в 1882‐м – Одессы. С 1883 по 1894 год являлся генерал-губернатором в Царстве Польском и в это время (1886) был включен в состав Государственного совета. Лишь в 1894 году он был официально освобожден от должности генерал-губернатора – формально в связи с ухудшением состояния здоровья. Умер И. В. Гурко в 1901 году.

Уже в первом подробном рапорте с нового места службы Гурко дал понять, что планирует радикальную смену курса и считает многие действия своего покойного предшественника неправильными. Письмо, с которым в 1883 году генерал-губернатор обратился к Александру III, в ретроспективе выглядит как объявление политической и административной программы, которую Гурко потом и реализовывал в течение долгих одиннадцати лет правления в Привислинском крае225.

Гурко совершенно не разделял мнение Альбединского, что очевидное улучшение экономических условий усилило и политические тенденции, отвечающие интересам Петербурга. Напротив, государство в тот момент, по мнению Гурко, переживало период социальных и политических потрясений и следовало прежде всего очень серьезно относиться к социалистической пропаганде в Царстве Польском. Кроме того, по словам Гурко, опыт неизменно показывал, что поляки злоупотребляют теми правами, которые им бывают предоставлены, и используют их во вред правительству. В настоящее время в польском обществе преобладают два противоположных движения, из которых одно, «благоразумное и серьезное польское меньшинство», распрощалось с иллюзией «воскрешения самостоятельности» и «независимой отчизны». Учитывая это положение и общую «легкомысленность и возбужденность, свойственные польскому национальному характеру», писал Гурко, предоставление сельским и городским поселениям прав самоуправления вызовет лишь множество трудностей для правительства. Поэтому он как генерал-губернатор не может не протестовать самым решительным образом против введения органов самоуправления в Привислинском крае. Ввиду опасности, угрожающей авторитету государства, важно, чтобы Петербург наконец снова показал себя твердой и крепкой властью в Царстве Польском226.

Мышление, проявившееся в этом рапорте, и концепции имперской административной практики, из такого мышления вытекающие, были характерны для долгой декады правления Гурко. Страх перед эрозией авторитета государства, а также перед опасной динамикой, начало которой якобы могли положить возможные реформы и уступки в Царстве Польском, руководил генерал-губернатором при принятии решений. В этом смысле можно сказать, что Гурко практиковал «негативную политику» в отношении Польши. Ему важнее всего было обеспечить стабильность петербургской власти в регионе, которая, как он считал, постоянно подвергалась опасности. Мысля в категориях «осажденной крепости», генерал видел в политике, делающей ставку на интеграцию местного населения, прежде всего сигнал слабости государства, который побуждает поляков к выдвижению все новых и новых требований. Государство, считал он, должно представать монолитной твердыней и не создавать впечатления непостоянства и уступчивости. Это означало одновременно и отступление на позицию, с точки зрения которой под успешным администрированием понималось главным образом обеспечение общественного порядка227. Все реформы, выходящие за пределы этого, Гурко считал ненужными, а в особых условиях Привислинского края даже опасными для государства экспериментами.

Еще одной из основных черт правления Гурко было подчеркивание принципиального приоритета русского языка в империи. Как и Александр III, генерал-губернатор делал упор на русский характер Российского государства. В свете этого языковой вопрос получал особое символическое значение: насаждая русский язык в общественной жизни Привислинского края, администрация проявляла способность обеспечить этому языку на периферии империи доминирующее положение. Поэтому и Александр III во время своего визита в Царство Польское с особым удовлетворением отметил хорошие познания польского населения в русском языке; поэтому же Гурко настаивал на том, чтобы на его праздничных приемах говорили по-русски.