К четырем часам Деклан понял, что пора сделать перерыв: растянулся прямо на деревянном полу галереи и сладко уснул под голос Би Би Кинга, умоляющего Люсиль ответить ему любовью на любовь.

…Не просыпаясь, он поднялся на ноги, не просыпаясь, двинулся вниз по шатким ступеням, ведущим к центральной лужайке.

Густая трава щекотала ему ноги, яркий свет падал на лицо, и солнце пекло голову, хоть он и работал в кепке. Ему хотелось взглянуть на пруд, на лилии, хотелось посидеть с книгой в кружевной тени прибрежной ивы. Он любил птичье пение, да и против яркого солнца ничего не имел. Летнее солнце честно и открыто, а Дом Мане холоден и полон фальши. Этот дом, который он так любил, гниет изнутри: он пристанище зла и порока. Эта мысль разрывала ему сердце.

Он остановился у самого берега пруда, устремив невидящий взор на темно-зеленые листья кувшинок, на прекрасные белоснежные цветы. Мимо пронеслась стрекоза, голубые крылья ее сверкали на солнце, словно драгоценные камни. Плюхнулась в воду лягушка. В ветвях свиристели малиновки.

Он услышал свое имя, обернулся. По залитому солнцем лугу к нему шел человек, которого он любит больше всего на свете. Пока они вместе, пока любят друг друга, Дом Мане преодолеет все…

— Деклан! Деклан!

Встревоженная Лина подбежала к нему, схватила его за руки. Подъезжая к дому, она видела, как он спускался по опасным шатким ступеням, а затем направился прямо к пруду медленными, неверными шагами, так непохожими на его обычную легкую походку.

Глаза его были широко открыты и смотрели прямо на нее, и все же Лина сразу поняла, что Деклан ее не видит. Или, быть может, видит в ней кого-то другого.

— Деклан! — Она обхватила его лицо руками. — Посмотри на меня! Ты меня слышишь? Это я, Лина!

— Посидим под ивой… там нас никто не увидит…

Никакой ивы здесь не было уже лет пятьдесят — от нее остался лишь гнилой пень. Страх сжал горло Лины, но, отогнав испуг, она сделала то, что подсказала ей интуиция, — приподнялась на цыпочки и прильнула теплыми губами к его губам.

Он ответил на поцелуй медленно, словно во сне, как будто постепенно пробуждаясь к жизни, возвращаясь к ней. И вдруг очнулся: это она поняла мгновенно по тому, как напряглось его тело. Он пошатнулся, но она удержала его, не давая упасть.

— Держись, дорогой. Обопрись о меня.

— Извини. Мне надо сесть. — Он рухнул на траву и уткнулся головой в колени. — Ох!

— Все хорошо. Уже все в порядке. — Она присела рядом, откинула волосы с его лба, бормоча что-то успокаивающее на местном наречии — на языке своего детства. — Все нормально. Отдышись.

— Что произошло? Что со мной случилось? Я был на галерее, работал…

— Это последнее, что ты помнишь?

Он поднял голову, устремил взгляд на пруд.

— Как я очутился здесь?

— Спустился по лестнице оттуда, с правой стороны дома. Мне показалось, ты не понимал, где находишься и куда идешь. — Сердце у нее еще бешено колотилось при мысли о том, что могло случиться. — Деклан, ступеньки там совсем гнилые! Тебе надо их разобрать.

— Точно. — Он с силой потер лицо руками. — А еще лучше запереться в комнате со стенами, обитыми войлоком.

— О чем ты говоришь?! Ты же не сумасшедший.

— Я хожу во сне, теперь уже и днем, слышу голоса, вижу видения. Это, по-твоему, нормально?

— Сразу видно настоящего янки! У нас, на Юге, это обычное дело. Моя двоюродная бабушка Сисси до сих пор подолгу беседует со своим мужем Джо, умершим двенадцать лет назад. И ничего, никто не считает ее сумасшедшей.

— Хм… и о чем она с ним говорит?

— Да обо всем на свете. О домашних делах, о погоде, о соседях. О политике. Дедушка Джо при жизни был вечно недоволен правительством. Дек, тебе уже лучше?

— Не знаю. Что я делал? Что ты видела?

— Ты спустился по лестнице и пошел по траве прямо к пруду. И шел как-то странно, я сразу поняла: что-то с тобой не так.

— Что ты имеешь в виду?

— Походка у тебя легкая и энергичная, а ты шел медленно и как-то неуверенно. Потом остановился у пруда.

Она умолчала о том, что на какой-то страшный миг ей почудилось: сейчас он шагнет прямо в воду.

— Я громко звала тебя. Наконец ты повернулся и улыбнулся мне. — При этом воспоминании внутри у нее что-то сжалось. — То есть нет, не мне. Мне кажется, меня ты не видел. И сказал, что хочешь посидеть под ивой, где нас никто не увидит.

— Здесь же нет ивы!

— Сейчас нет. — Она указала на пень. — А раньше была. Деклан, может быть, у тебя дар видеть сны о прошлом?

— Пусть так, но что толку? — Он тряхнул головой. — Когда я просыпаюсь, то ничего не помню. Я начинаю думать, что мне надо на ночь привязывать себя к кровати.

— Хочешь, сегодня я этим займусь?

— Соблазняешь меня жестким сексом? Веревки, плети, кандалы?

— А что, тебя это возбуждает?

Он нахмурился, заметив серое пятно у нее на лбу.

— У тебя здесь грязь какая-то, дай сотру, — сказал он, но Лина поспешно отстранилась.

— Не трогай: это церковный пепел!

— Точно! — Мозг его определенно отправился на каникулы. — Пепельная Среда! Похоже, я забыл не только, где я, но и какой сегодня день.

Опасаясь, что он снова погрузится во тьму, Лина заметила с нарочитым упреком:

— Да, день сегодня святой, а ты небось и в церкви-то не был!

Он поморщился:

— Ты говоришь совсем как моя матушка. Да, забыл. Или что-то вроде того.

Она вздернула брови.

— По-моему, немного благодати тебе не помешает. — С этими словами Лина стерла пальцем немного пепла со своего лба и помазала лоб Деклану, вызвав у него улыбку.

— Быть может, это святотатство, но все равно спасибо. А сколько времени? — Он взглянул на часы и выругался. — Придется отнести их в ремонт. Все время останавливаются. Полдень уже прошел, а полночь явно еще не наступила.

— Сейчас около пяти. Ты велел мне приехать пораньше.

— Правильно. Может, посидим на заднем дворе, выпьем вина?

Пока Деклан доставал вино и извлекал из новенького буфета старинные бокалы, Лина не сводила с него глаз. Однако он был бодр и, судя по всему, вполне пришел в себя.

И все же он страшно ее напугал. В какую-то минуту она не сомневалась, что сейчас он шагнет в воду и найдет свою смерть в пруду среди кувшинок, как Люсьен Мане.

Как Люсьен Мане… В этот миг Лину озарила неожиданная мысль.

— Деклан…

— У меня есть стейки и гриль, — проговорил Деклан, разливая вино по бокалам. Сейчас ему необходимо было сосредоточиться на чем-то простом и обыденном. На том, что происходит здесь и сейчас. — Каждый настоящий мужчина умеет жарить стейки! А если вдруг окажется, что красного мяса ты не ешь, придется угостить тебя замороженной пиццей.