Лина открыла дверь и ахнула. Казалось, она попала в пещеру Аладдина, причем обставлял ее какой-то сумасшедший богач с весьма своеобразным вкусом. Столики, диваны, ковры, лампы и еще множество разных вещиц, которые ее бабуля именует финтифлюшками, все самых разнообразных стилей.

— Боже! Деклан, когда ты успел все это скупить?

— Каждый раз, когда выезжаю в город, что-то покупаю то тут, то там. Пытаюсь сказать себе «нет», но сам себя не слушаюсь. Что ж, — продолжал он, протискиваясь в узкий проход между своими сокровищами, — дом у меня большой. Всему найдется место. Поначалу я думал ограничиться девятнадцатым веком — когда дом был построен, но потом решил, что это скучно и есть лучшее решение — смешение стилей.

— Например, так? — И она водрузила на эпплуайтовский столик с гнутыми ножками латунного бегемота.

— Именно. А посмотри на эту лампу! — И он пробежал пальцами по абажуру от Тиффани, переливающемуся всеми цветами радуги. — К настольным лампам у меня слабость.

— Судя по тому, что я здесь вижу, у тебя слабость не только к настольным лампам!

— Но самая большая — к тебе. А вот и наш коврик. — Он похлопал ладонью по стоящему стоймя рулону высотой в два человеческих роста. — Давай-ка возьмем его за оба конца и вытащим отсюда. Конечно, стоило поставить его ближе к дверям, но я, когда привез его домой, еще не знал, где его расстелю, а теперь знаю.

Вдвоем они уложили ковер на пол и потащили волоком по узкому проходу между островами мебели. Деклан, пятясь, шел впереди. Один раз им пришлось остановиться, чтобы сдвинуть диван, другой раз — чтобы убрать с дороги столик.

— Знаешь, — проговорила Лина, когда оба они, запыхавшись, добрались до гостиной, — вообще-то через пару месяцев тебе придется его снова свернуть и убрать. Мы на лето всегда убираем ковры, у нас здесь для них слишком жарко.

— Об этом я побеспокоюсь в июне.

Лина присела на корточки, погладила его по щеке.

— Сдается мне, голубчик, ты начнешь готовиться к лету еще в апреле! Ладно… — Она закатала рукава. — Готов?

Они поползли вперед на четвереньках, разворачивая ковер, и, едва увидев рисунок и цвета, Лина поняла, почему Деклан решил расстелить его в этой комнате. На темно-зеленом фоне — нежная зелень листьев, под цвет стен, и бледное сияние едва распустившихся роз.

Наконец ковер был расстелен, Деклан еще возился на полу, поправляя углы, а Лина встала, отряхнула колени, полюбовалась плодом трудов.

— Настоящий розовый сад! Мне кажется, я чувствую их аромат.

— Здорово, правда? И посмотри, как он подходит к стенам! Еще я поставлю сюда два дивана в стиле американский ампир и, пожалуй, бидер-мейеровский стол. Начнем с этого, а там поглядим. — Он поднял глаза к лепному медальону на потолке. — Видел недавно роскошную люстру дутого стекла. Вот она бы сюда подошла.

— Может, перетащим сразу и диваны?

— Диваны? Да нет, они тяжелые. Реми на днях обещал ко мне заехать, с ним вместе и перенесем.

— Реми когда еще приедет, а я уже здесь.

— Лина, я не хочу, чтобы ты надрывалась, таская мебель!

В ответ она просто смерила его взглядом и решительно двинулась назад.

Едва они поставили в гостиную второй диван и Лина отступила на шаг, чтобы полюбоваться делом рук своих, как…

…Откуда-то сверху послышался детский плач.

— Что, кто-то из рабочих привез с собой малыша? — удивленно спросила Лина.

Деклан опустился на диван так резко, словно у него подкосились ноги.

— Так ты тоже его слышишь? Никто больше не слышит. Слышат, как хлопают двери наверху, слышат плеск воды в ванной, когда там никого нет. Но никто не слышит, как плачет ребенок.

Лина опасливо поежилась и покосилась в сторону холла.

— Откуда это слышится?

— Чаще всего из детской. Иногда из спальни на втором этаже, из комнаты Абигайль. Я подхожу к двери — плач смолкает. Дважды это случалось, когда здесь был Реми, но он ничего не слышал. А ты слышишь.

— Я не могу просто сидеть и слушать, как ребенок там надрывается! Надо посмотреть… — Лина вылетела в холл, взбежала вверх по лестнице… и остановилась.

На мгновение, казалось, весь дом затаил дыхание. Затем до слуха ее донеслись стук молотков на кухне, бормотание радио, голоса рабочих.

— Как странно! — проговорила Лина, сердце ее гулко колотилось. — Сейчас я думала: надо взять малышку на руки, приласкать, утешить. Теперь, правда, считают, что, когда плачет ребенок, надо дать ему выплакаться, а не кидаться к нему — что за ерунда! Ей же плохо! Может быть, ей страшно или у нее что-нибудь болит… И почему я подумала, что это девочка?

— В самом деле, странностей хватает. Ты хотела взять на руки и приласкать свою прапрапрабабушку. Это Мари-Роз. Я в этом не сомневаюсь. Ты ее услышала, должно быть, потому что в тебе течет ее кровь. Я слышу, потому что я хозяин этого дома. Я уже пытался связаться с предыдущими хозяевами, хотел спросить, слышали ли они что-нибудь, но мне не удалось до них дозвониться.

— Может, они и не скажут.

— Может быть, но спросить стоит. Тебя это напугало?

Лина мысленно задала себе тот же вопрос, прислушалась к себе.

— Наверное, я должна была испугаться, но… нет, не испугалась. Мне просто было очень жаль малышку, которая плачет там одна… — В этот миг наверху с грохотом захлопнулась дверь. — Так, а вот это уже не малышка! — И Лина побежала вверх по лестнице.

— Лина! — Но она уже скрылась за поворотом лестницы, и Деклан стремительно бросился за ней.

Она пробежала через холл, распахнула дверь. Из комнаты Абигайль потянуло лютым холодом, изо рта у Лины вырвалось облачко пара. Потрясенная, она обхватила руками плечи.

— Нет, это уже не малышка! — повторила она шепотом.

— Верно. Это что-то злое. — Он положил руки ей на плечи, чтобы привлечь к себе, согреть, и в этот момент дверь перед ними захлопнулась.

Лина вздрогнула от неожиданности и нервно рассмеялась.

— Не очень-то оно гостеприимное, твое привидение!

— Такое я вижу в первый раз. — Деклан недоуменно покачал головой. Он не хотел, чтобы Лина заметила его тревогу. — Не знаю, что это — или кто, — но, похоже, он чертовски зол!

— Это комната Абигайль. А мы, местные, славимся горячим нравом — столько в нас кровей понамешано.

— Нет, вряд ли так нас встретила девушка. Как-то не вяжется с ее ангельским личиком на фотографии.

— Много ты знаешь о девушках!

— Надеюсь, что да. У меня есть сестра, и в гневе она настоящая стерва! Но здесь что-то другое. Что-то грубое, жестокое.

— Если бы меня кто-нибудь убил и спрятал тело, я бы тоже стала грубым и жестоким привидением. — Лина не без страха взялась за ледяную ручку двери. — Не открывается.