Так вот, Визбору хотелось, чтобы Аркадий купил какую-нибудь картину Махова и тем самым помог художнику, находившемуся в трудном положении. Сам-то Аркадий в живописи, по его собственному признанию, разбирался слабо, зато жена Юля заинтересовалась тогда очень. Заметив это, Визбор уговорил Аркадия (чего хочет женщина, того хочет Бог…), они купили пару картин по 20 рублей каждая. Для Мартыновских сумма посильная, а для сидевшего совсем без денег художника неплохая поддержка. Так появились в квартире на Пулковской «неясные логарифмы» маховских картин, воспетые Визбором. Со временем Аркадий узнал, что работы этого художника есть и в зарубежных музеях. Значит, поддержали в самом деле талантливого человека.

Конкретная ассоциация встаёт за мотивом «грошевого уюта» в четвёртой строфе: здесь Визбор цитирует очень популярную среди романтиков поколения оттепели песню на стихи поэта Павла Когана, в 1942 году ушедшего добровольцем на фронт и погибшего под Новороссийском. Ему было 24 года. До войны, в 1937-м, он написал стихотворение «Бригантина»; друг Когана Георгий Лепский тут же подобрал к ней мелодию, и получилась, можно сказать, одна из первых авторских песен — задолго до Визбора и Окуджавы. Есть в авторской песне особый «довоенный фонд» — несколько произведений, сочинённых в конце 1930-х: «Не шуми, океан, не пугай…» Анчарова по стихам Александра Грина, шуточная «Одесса-мама» Евгения Аграновича и Бориса Смоленского (тоже погибшего на фронте), «Бригантина»… Молодые поэты предвоенных лет были романтиками, верившими в победу коммунизма на всей планете и в мечту о дальних морских странствиях; неспроста возникало в их литературных интересах имя автора уже упоминавшейся нами повести-феерии «Алые паруса», культовое для поколения их детей-шестидесятников. В «Бригантине» же упомянуты капитан Флинт из знаменитого романа Стивенсона «Остров сокровищ» и пиратский флаг «Весёлый Роджер».

Визбор любил «Бригантину»: собственное исполнение её он включил в звуковую пластинку «Кругозора», посвящённую студенческим песням (1971, № 5). Она задавала тон этому песенному монтажу, куда под видом «студенческих» вошли фрагменты авторских песен друзей (Визбор напевает, например, фрагмент «Деревянных городов» Городницкого); но ведь они и в самом деле пелись в студенческой среде. «Это как символ новой дороги, отправления в путь, неизвестной пока ещё, но уже ясно предчувствуемой радости», — говорит Визбор о песне Павла Когана на фонограмме пластинки. В исполнении «Бригантины» он иногда отступает от авторского текста песни — в 1960-е годы, кстати, нередко звучавшей по радио (наверное, благодаря в том числе и работавшему там Визбору) и бывшей на слуху. Так что случайно ошибаться он вряд ли мог. Может быть, ему, поэту и барду, она слышалась именно так и он полагал, что, например, строка «Надрывать до хрипа голоса» (визборовская? в одной из позднейших его песен мы услышим: «Ищите, ищите мой голос в эфире, / Немного охрипший — на то есть причины…») звучит интереснее, чем расплывчатое «И любить усталые глаза» в авторском оригинале:

Семейная жизнь шла своим чередом, и хрущёвка становилась тесноватой. Возможность вступить в кооператив появилась теперь у Евгении, в Черёмушках не прописанной. Когда-то её прописал в общежитие МХАТа Шиловский, но было это давно, и к МХАТу (а теперь и к Шиловскому) она отношения не имеет, вроде бы и нет оснований быть прописанной там. Мхатовское начальство отнеслось к ситуации с пониманием и включило её в список участников будущего кооператива. Десятилетия спустя Уралова и Шиловский вспоминали об обстоятельствах этой истории по-разному, но за давностью лет и разностью позиций бывших супругов оно и естественно…

Кооперативный дом для творческих работников был построен в начале 1970-х годов на углу улицы Чехова (до и после того — Малая Дмитровка) и Садового кольца под номером 31/22. По сравнению с Черёмушками это было элитное жильё. Кирпичное здание в центре Москвы, удобная планировка. Здесь в квартире 72 и поселились в 1969 году Евгения Уралова и её муж Юрий Визбор. Любопытно, что в этом же доме жил и другой классик авторской песни — Михаил Анчаров. Визбор и Анчаров в одном здании — что может быть символичнее? А рядом с их домом, можно сказать во дворе, — маленький, по сравнению с семнадцатиэтажной новостройкой, и уютный музейчик Чехова. И это символично тоже. Такой вот литературный уголок, где сошлись две эпохи, образовался вдруг в центре Москвы.

Квартира трёхкомнатная, теперь можно устроить рабочий кабинет. Визбор был несказанно рад: таких удобных условий для работы он, привыкший к коммунальной и «хрущобной» тесноте, ещё никогда не имел. Конечно, неизменная настенная карта с автографами друзей переместилась и сюда. Вскоре сбылась давняя мечта Визбора — пишущая машинка «Оптима», вещь дорогая, но творческому человеку крайне необходимая. Это — подарок от Жени.

В квартиру Юрий Иосифович вскоре перевёз и свою дочь Таню.

После развода родителей она поначалу жила с мамой: они тогда переехали с Неглинной всё на то же (!) Загородное шоссе, в пятиэтажную хрущёвку. Шло расселение коммуналок; к тому же третий этаж был лакомым кусочком для размещавшегося внизу отдела культуры. Ада вскоре вышла замуж за… Максима Кусургашева (всё-таки судьба им была оказаться вместе!), у них родились сын Максим и дочь Дарья (у Максима Дмитриевича был ещё сын от первого брака). Хрипловатый голос Кусургашева был хорошо известен всем слушателям радиостанции «Юность»: он вёл репортажи со строительства БАМа (Байкало-Амурской магистрали). Между тем жила новая семья Ады тесно, в маленькой квартире, где большую часть жилого пространства — шестнадцатиметровой комнаты — «съедал» большой беккеровский рояль. Стиль жизни был примерно такой же, как и на Неглинной, хотя, может быть, уже и не столь бурный. Но гости бывали в доме постоянно. Ночевать кому-нибудь из них приходилось в условиях почти походных: матрас стелился в кухне на полу так, что «верхняя часть» спящего уходила под стол, и если ночью гостю вдруг нужно было встать, то он мог хлопнуться головой о крышку стола, ибо спросонок же не сообразишь, что здесь делать резкие движения нельзя. А открывающий в темноте дверь в туалет рисковал стукнуть ею по пяткам спящего…

Короче говоря, нынешние жилищные условия отца оказались более комфортными, чем у его первой семьи, и он решил, что Тане будет лучше с ним: шаг, выдающий истинную заботу о ребёнке, ибо большинство отцов в этой ситуации, занятые устройством собственной новой семейной жизни, поступают иначе, ограничиваясь пересылкой алиментов. Бывшая жена на алименты не подавала, Юрий поначалу сам пересылал-передавал ей деньги. Как-то, будучи очень занят, попросил Женю сходить на почту и отправить 30 рублей; она удивилась, что мало, но он дал понять, что это не обсуждается. С переселением же дочки и необходимость в этих переводах отпала. Ада не возражала против того, что дочь уходит к отцу. Вообще развод не означал для них разрыва. Всем участникам этой истории, включая Максима, хватило мудрости сохранить нормальные человеческие отношения. Их многое связывало: не только дочь Татьяна, но и общая студенческая песенно-поэтическая юность, общие творческие интересы. Визбор и Якушева и созванивались, и виделись. Когда впоследствии, в 1970–1980-е годы интервьюеры Визбора заводили разговор об авторской песне, он, наряду с именами Окуджавы, Городницкого, Кима (упоминать запрещённого Галича и полузапрещённого Высоцкого было бесполезно: их имена всё равно не попали бы в печать), называл имя Ады.