— Он отрекся, но кардинал силен, надеется стать следующим папой. Пока я не вернул Доменичи письма, он ничего с Коссой не сделает. Но как только кардинал себя обезопасит и его изберут папой, все изменится. Следующий костер может стать нашим.

— Спаси, господи! — перекрестился не очень-то набожный Джованни. — Все в руках божьих.

— Все в руках кардиналов, отец. Потому мы должны сделать все, чтобы выбрали кого-то иного.

— Мы? Ты надеешься повлиять на выбор Вселенского Собора? Это не десяток кардиналов в Пизе.

Ах, какую нехорошую болезнь подцепил Козимо в Констанце — жажду власти! Эта болезнь погубила многих умных людей и еще большему числу испортила жизнь. Как теперь лечить?

Козимо понял недовольство отца и попытался его успокоить:

— Отец, я не рвусь к открытой власти, но без тайной денежной и самих денег не будет. Всегда найдется кто-то сильный, кто отнимет. Нужно не только уметь зарабатывать деньги, куда важней уметь их сохранить и потратить.

— Козимо… я всегда старался заработать больше, подняться повыше, чтобы моим детям было легче двигаться дальше. Но подняться не во власти, от нее лучше держаться подальше, а в положении. У тебя есть все, что нужно хорошему человеку для жизни: семья, умная красивая жена, хорошее дело в руках, уважение… Я связался с Коссой в надежде стать банкиром курии. Стал, но что нам это дало, кроме денег, конечно? Косса в тюрьме, а за твою жизнь пришлось бороться. А ты теперь хочешь еще и вытащить его из тюрьмы. Зачем, чтобы он начал все сначала и снова попал в беду, потащив нас за собой?

Некоторое время Козимо собирался с мыслями, чтобы как можно понятней выразить то, что уже оформилось внутри. Отец, видя это, не торопил. Наконец сын заговорил. Вот когда Джованни понял, что уже воспитал будущего правителя не только банка, но и мира, что этому молодому еще человеку с седой прядкой в волосах нужно лишь время, чтобы воплотить свои мысли в жизнь, а его, отца, дело теперь помогать старшему сыну.

— В горах я понял вот что: жизнь человека — как эти горы, только растущие вверх, как непрерывная лестница, стоять на которой невозможно. Двигаться нужно либо вверх, либо вниз, третьего не дано. Если остановишься, то скатишься. Нам придется двигаться вверх, отец. И не только увеличивая количество отделений банка по всей Европе, с властью иметь дело тоже придется. И Коссу выкупать надо.

Джованни нахмурился, ему совсем не нравилась идея снова рисковать ради бывшего пирата. Но Козимо продолжил:

— Нам не нужно, чтобы Бальтазар начинал все сначала, у него не получится. Но выкупить его — значит показать всем, что Медичи не бросают своих клиентов в беде, даже таких, как бывший папа.

— Но он начнет все сначала!

— Не начнет. Без денег не начнет.

— Деньги-то у него есть.

— У нас есть.

— Это его деньги, Козимо, — напомнил Джованни, слегка раздраженный упорством сына.

— Нет, это деньги папы Иоанна. Как и тиара, которую мне на хранение передал папа. А Бальтазар больше не папа и прав на все это не имеет.

— А если он расскажет о тайных счетах?

— Кому и зачем? Чтобы снова оказаться в каменном мешке без надежды выбраться? Мы можем вытащить его и предложить спокойную обеспеченную жизнь с условием, что он угомонится.

— Ты плохо знаешь Бальтазара.

— Я хорошо знаю каменное подземелье замка. Нужно выкупить его и выторговать бывшему папе приличные условия у нового. Косса не глуп и поймет. И тайные счета не выдаст, это не принесло бы ему денег, но навсегда лишило поддержки. У него никого, кроме нас, отец. Думаю, Косса это понимает.

— Но если мы выкупим его, станет понятно, что у нас есть какие-то тайные счета.

— Возьмем в долг, чтобы все видели, что мы готовы спасать наших клиентов даже ценой убытков.

— Замечательно! Это привлечет к нам множество тех, кто пожелает быть спасенными за наш счет, — рассмеялся своим сухим тихим смехом Джованни.

— Мы не даем кредиты кому попало. К тому же переговоры о кредите для выкупа Коссы — прекрасный повод посетить те города, куда надо съездить по нашим собственным делам. Коссу можно выкупать только тогда, когда станет ясно, кто будет следующим папой, когда мы обезопасим себя от кардинала Доменичи. А письма ему отвезти надо.

Джованни стал серьезен, вздохнул:

— Ты прав, пожалуй, ты прав. Но письма у Контессины, так что постарайся получить их сам.

Учитель должен быть счастлив, если ученик пошел дальше его, сумел больше, поднялся выше. Джованни был счастлив и грустен одновременно. Козимо не просто умней и прозорливей отца, он решительней и сильней. Это означало, что банк Медичи и всю семью ждет великое будущее, но также значило, что мессиру Медичи-старшему пора на покой.

Словно подтверждая мысли отца, Козимо посетовал:

— На все это будет нужно много времени и сил. Я не смогу заниматься банком, отец.

— Делами здесь займется Лоренцо, пора и ему приобщаться к делу, не все же за юбками гоняться.

— Братец не изменился?

— С чего бы? Какой был, таким и остался. Но пока еще могу заниматься делами я сам.

— Пока?

Джованни невесело усмехнулся:

— Мне пятьдесят пять, это немало. Несколько лет пролетят незаметно, годы вообще летят незаметно, Козимо. Да и вся жизнь… Совсем недавно я держал на руках вас с Дамиано, совсем крошечных, а Антонио заглядывал в личики и пытался понять, кто из вас кто.

Козимо осторожно поинтересовался:

— А вы уверены, что я Козимо? Нас не могли перепутать?

Отец рассмеялся:

— Нет, сын мой. У тебя мои губы. А у Дамиано с первых минут жизни были пухлые материнские, как у Лоренцо.

Да уж, этим братья разительно отличались друг от дружки. У Лоренцо и впрямь пухлые, как у донны Наннины, красные губы. Сам он твердил, что от поцелуев. А у Козимо — в Джованни ди Биччи, узкие, ниточкой, с опущенными вниз уголками. Козимо вспомнил, что такие же были у Антонио.

— Расскажите мне о Дамиано.

— А что рассказывать? — вздохнул Джованни. — Ребенок, который прожил меньше года, мало чем успел запомниться. Но был крикливым и требовательным. Кормить приходилось его первым.

— От чего он умер?

Джованни ответил не сразу.

— Антониев огонь. Умерли он и трое слуг. Все тогда очень боялись эпидемии. Дамиано громко требовал есть, а кормилица решила сначала накормить тебя. Чтобы Дамиано не орал, она сунула ему кусок черной лепешки.

— А она сама?..

— Да, тогда умерла она и двое ее сыновей. Монах сказал мне, что это из-за черного хлеба. С тех пор в нашем доме нет черного хлеба.

— Но почему?! — ужаснулся Козимо. Он не мог поверить, что, просто пожевав кусочек черного хлеба, можно умереть в страшных мучениях.