— Нет, Сара. Посмотри в воду и узнай правду. Сара снова наклонилась вперед, и зеркальная поверхность воды принялась темнеть — и темнела до тех пор, пока Саре не начало казаться, что под ногами у нее разверзлась бездна. В ее глубинах девушка видела мерцающие огоньки, и по мере того, как Сара вглядывалась в них, это мерцание начало обретать форму и цвет.

Фигуры. Картины. Сцены. И в центре каждой из них — Сара.

Иногда девушке казалось, будто она смотрится в зеркало. Иногда она вообще себя не узнавала. Она видела настоящее — точнее, бесконечное количество настоящих, от почти знакомых до столь чуждых, что Сара едва могла понять, что там происходит. Вот она одета в наряд женщины из племени кри, на руках у нее младенец, а рядом стоит рослый воин. Вот она продолжает влачить жизнь рабыни в доме ее кузины в Балтиморе. А вот другая Сара стоит перед герцогом Уэссекским…

— Я больше не могу на это смотреть! — выкрикнула Сара. Она изо всей силы ударила по воде, и зеркало покрылось рябью. — Что все это значит? Все они — это я, но…

— Но все они находятся на надлежащих местах, Сара Канингхэм из Балтимора, а ты — нет, — сказал ее спутник. — Тебя перенесли сюда из твоего собственного мира, чтобы ты заменила ту, которая не сумела справиться со своим делом, — и все же посмела с ним справиться. Для существа, вступившего в этот мир…

Сара услышала донесшийся издали дикий вой. Хотя сейчас стоял безоблачный день, показалось, будто на солнце наползла туча. Стало пасмурно, и похолодало.

Вой долетел снова. Сара инстинктивно связала его с тем существом, которое гналось за ней.

— Это то, что ты должна помочь уничтожить, — очень серьезно произнес ее спутник. Сара открыла было рот, чтобы возразить, — они как раз поднялись на ноги, и спутник ее, похоже, был встревожен не меньше самой Сары — но завывание раздалось снова, уже ближе, и девушке показалось, будто она опять ощутила зловоние преследователя.

— Уходи! — велел незнакомец и подтолкнул Сару в сторону деревьев. — Беги, Сара. Я задержу эту тварь, насколько смогу, но не моей крови она жаждет. Помни все, что я сказал тебе, — и помни, что ты пока что не принадлежишь этому миру. Если ты не сумеешь сделаться его частью, ты умрешь, Сара, а великий труд останется незавершенным!

— Но… Но…

Сара не знала, что сказать. Полунамеки и невероятная правда — что ей со всем этим делать?

Ее спутник был теперь облачен в серебряные доспехи, а на безукоризненно белой дамасской ткани его одеяния горел рубином красный крест. Он вскинул меч, — и меч этот засверкал столь ярко, что Сара даже не могла сказать, из золота он выкован или из серебра, — и поднял блестящий щит.

— Беги!

Раздался громкий треск, словно кто-то проламывался сквозь живую изгородь с дальней стороны дома, и Сара подчинилась настойчивости, что звучала в голосе незнакомца, и собственному страху.

Она побежала. И на бегу слышала неведомый голос, что звал ее вернуться, вернуться, и резкий, пронзительный звук — словно ветер свистел в верхушках деревьев.

Уэссекс осторожно открыл дверь в спальню. Близилось раннее летнее утро, и сквозь узкие окна пробивалось иллюзорное подобие света, так что герцогу, для того чтобы пробраться по знакомой комнате, не требовался даже потайной фонарь, который он на всякий случай прихватил с собой.

Свеча, стоявшая у кровати, догорела, и оловянный подсвечник заполнила белая лужица воска. Одно из окон зачем-то открывали, да так потом и не закрыли на задвижку; теперь из-за наклона крыши одна из оконных створок отошла в сторону, и комнату заполнял предутренний холод.

Уэссекс запустил руку в карман — достать вещь, которую он с собой принес, — и мягким кошачьим шагом двинулся к кровати, откуда не доносилось ни звука. Фонарь был щедро заправлен маслом; когда Уэссекс слегка отдернул полог и позволил лучу света упасть на спящую женщину, ничто даже не скрипнуло.

Его жена лежала, разметавшись на белоснежных льняных простынях, словно ангел эпохи Возрождения. Заплетенные волосы небрежно спускались вдоль шеи; от ресниц на щеки, свободные от косметики, падала легкая тень. В своей ночной рубашке из вышитого батиста Сара казалась невероятно юной. Она хмурилась — должно быть, увидела неприятный сон. Сейчас, спящей, она представлялась Уэссексу воплощением редкостной чистоты, почти невинности.

И ее жизнь, ее судьба и ее репутация находились сейчас в его руках.

«Я никогда не причиню тебе боли, — поклялся Уэссекс, глядя на Сару. Но пагубная причуда, приступ честности, заставила так же безмолвно поправиться — Я постараюсь причинять тебе как можно меньше боли».

Но герцог пришел сюда с особой целью и хотел справиться со своим делом, не разбудив супругу. Он осторожно опустил потайной фонарь на столик рядом с кроватью и извлек из кармана камзола небольшой пакетик.

Рубины и золото вспыхнули в свете фонаря, попав в паутину мерцающего пламени. Главным украшением ожерелья был рубин, ограненный в форме сердца; цветом и размером он напоминал спелую вишню. Рубин обрамляли алмазы, чистые, как первый зимний лед. С двух сторон к рубиновому сердцу крепилась широкая золотая цепь. Вот уже почти двести лет в семье Дайеров мужья вручали «Сердце пламени» своим женам в качестве утреннего дара.

Уэссекс повернул ожерелье. Тыльная сторона рубинового сердца представляла собой гладкую золотую пластинку, и на ней красовались переплетенные инициалы предков Уэссекса. Теперь же на старом золоте сверкала новая пара инициалов, выгравированная опытной рукой мастера из «Рандел и Бриджес»: причудливо переплетенные «Р» и «С». Руперт и Сара.

Уэссекс осторожно положил сверкающее ожерелье на подушку рядом с Сарой и подобрал фонарь со столика. Мгновение — и он исчез, как будто никогда здесь и не появлялся. Дверь бесшумно закрылась за ним.

Сара не проснулась.

Скользя по собственному дому словно призрак, — точнее, по дому матери, но в данном случае эта деталь роли не играла, — Уэссекс добрался до библиотеки и осторожно запер за собою дверь. Герцог с облегчением перевел дух; здесь он никого не побеспокоит и никто не побеспокоит его.

Во времена его отца здесь располагался кабинет, и помещение до сих пор носило отпечаток мужской строгости. Массивный письменный стол из красного дерева и буфет стояли здесь еще с той поры, дубовые полки по-прежнему были заполнены книгами, но вдовствующая герцогиня и ее дама-компаньонка успели наложить свой отпечаток на обстановку. Перед глубоким креслом, рядом с камином, примостилась скамеечка для ног, а в самом кресле лежала плетеная корзинка с принадлежностями для шитья, и ее содержимое отчасти высыпалось наружу.

Уэссекс поставил фонарь на стол и порылся в ящиках в поисках какого-нибудь листа бумаги. Найдя один и свернув трубкой, герцог поджег его от пламени фонаря, а потом с его помощью зажег свечи: сперва в подсвечниках, стоявших на каминной полке, затем — в причудливом канделябре на длинном столе посреди библиотеки. Помещение заполнилось светом, и налет заброшенности пропал.