Лиза отпила кофе и сразу почувствовала, что голодна. Она хотела позвать официантку и заказать тирамису, но передумала: пока будешь ждать, кофе остынет.

Музыка в кафе на мгновение смолкла, и Лиза решила, что это подходящий момент: она посмотрела вокруг, и, слабо – сжатыми губами, словно прощая весь мир, – улыбнувшись, уронила лицо на подставленные ладони, и шумно разрыдалась.

Через чуть раздвинутые, мокрые от слез пальцы Лиза видела, что ее пытаются не замечать; люди за соседними столиками заговорили громче, старательно не смотря в ее сторону. Официантка пошепталась с высоким худым парнем-коллегой и решила не подходить. “Невидимые миру слезы, – вспомнила Лиза. – Как я все это помню? Столько лет”. Она заплакала надрывнее, стараясь перекрыть вновь заигравшую музыку, но звуки ее горя ловко и скоро утонули в нерусских словах песни, смешавшись с мелодией и став ее частью. Никто в кафе ее больше не слышал, словно она и не плакала, и оттого Лизе стало себя по-настоящему жалко, и она заплакала с новой силой от этой вдруг появившейся к себе жалости. Ей больше было не важно, смотрят ли на нее другие: Лиза перестала плакать для них – она плакала для себя.

Только одна женщина – ее возраста и чем-то удивительно на нее похожая, хотя и совсем другая – с интересом смотрела на Лизу. Женщина смотрела не скрываясь, без сочувствия, но с пониманием, словно знала, отчего Лиза плачет. Она встала, подошла к Лизиному столику и тронула ее за плечо. Лиза скосила глаза на длинные тонкие пальцы с множеством колец. На двух пальцах – безымянном и среднем – было по два кольца.

– Девушка, – голос чуть более низкий, чем ожидаешь, но не вульгарный, а вполне терпимый московский голос, – извините, ради бога, вы кого-то ждали? Кто-то не пришел?

Лиза подняла заплаканное лицо и покачала головой. Она не могла говорить от рыданий и лишь мелко и дробно тряслась от слез внутри. У женщины было не очень красивое, но ухоженное и хорошо прорисованное лицо. “Такие нравятся мужчинам, – подумала Лиза. – Эффектная. Им же не красота нужна, а общее впечатление. Они нас издали только и видят, словно мы – картины на стенах. А когда начинают замечать детали, расстраиваются: как же так, она совсем не та, она оказалась совсем не та, которую я выбирал. Обман, подлог, нужна другая. Срочно искать другую”.

– Я сяду, хорошо? – Женщина села на стул напротив и позвала официантку.

Она попросила принести ее сок и оставленную за другим столиком большую красную сумку и сидела теперь, глядя на Лизу не жалеющим, но понимающим взглядом, ожидая, пока та заговорит. Лиза отпила остывший кофе; он стал больше отдавать миндалем, словно настоялся, словно набрался миндальных сил.

Лиза улыбнулась и снова улыбнулась.

– Спасибо вам. – Она промокнула глаза салфеткой и достала из сумки зеркальце. Можно было подкраситься, но для эффекта лучше не надо, решила Лиза. У меня горе, мне все равно, как я выгляжу. Я безутешна, плач Ярославны на крепостной стене. Господи, как же я отравлена литературой, никаких других референций, только книжные. Словно ничего больше и нет в жизни. – Правда спасибо, – еще раз сказала Лиза. – Извините, не могла сдержаться.

Она глотнула воду, принесенную снова ставшей заботливой официанткой, и посмотрела на женщину. Та была чуть старше Лизы, чуть-чуть, и вблизи совсем на нее не похожа. Ее лицо портили широко разведенные глаза, оставлявшие слишком много места по обеим сторонам переносицы. Это место – ничем не заполненное – требовало сдвинуть глаза назад, будто знало, что ему не положено быть пустым. Левый глаз был слегка выше правого, что придавало и без того странному лицу слегка, но постоянно удивленное выражение.

– Ну что у вас стряслось? – спросила женщина. – Из-за мужчины?

Лиза кивнула.

– Поссорились, что ли? – Женщина сказала это легко, с улыбкой, пытаясь уверить Лизу, что из-за таких вещей не стоит расстраиваться. – Или что-то серьезное?

– Муж, – Лиза всхлипнула, – мой муж. Я осталась одна, я совсем одна.

– Он от вас ушел? – спросила женщина; она перестала улыбаться: муж – это серьезно. – У него кто-то есть?

Лиза коротко расплакалась, без слез, одним звуком. Женщина напротив погладила ее по плечу. Лиза замолчала и посмотрела в сторону.

– Он улетел, – ответила наконец Лиза.

– С той, с другой? – Женщина покачала головой. – Повез ее отдыхать?

– Мой муж – космонавт, – сказала Лиза. – Он улетел в космос, на корабле. Их сегодня запустили, в новостях было. Вы не смотрели?

Она посмотрела на женщину с ожиданием: все должны были знать про космический полет. Важная правительственная программа, столько денег. Столько ассигнований. Национальный приоритет.

– Нет, – женщина совсем не чувствовала себя виноватой, – я новости не смотрю. Космонавт?

– Да, – кивнула Лиза, – Роман Одинцов, главный пилот корабля. Улетел.

Она вспомнила длинное лицо Одинцова и уверила себя, что с таким лицом он мог быть только главным, непременно главным пилотом. Лиза вспомнила его наглый, манящий взгляд. Она почувствовала, что он ей нравится. “Конечно нравится, – подумала Лиза, – муж все-таки”. Лиза взглянула на женщину с широко расставленными глазами. Ей вдруг захотелось самой иметь такие глаза.

– Так он от вас не ушел, прилетит обратно, и все. А я думала, у вас что-то в личной жизни стряслось.

Она засмеялась, и Лиза тоже засмеялась. Официантка, успокоившись, что стыдных для кафе эмоций больше не будет, заулыбалась им издалека.

– У вас кофе совсем, наверное, остыл, – сказала женщина.

Они одновременно посмотрели на официантку, и та сразу подошла принять новый заказ. Она много улыбалась. Лиза не стала улыбаться в ответ, вспомнив о своем горе. Она подумала и все-таки спросила тирамису.

– Я – Инна, – представилась женщина. – Вас как зовут?

– Лиза, – сказала Лиза. – Лиза Одинцова.

В Инне чувствовались уют, ухоженность и уверенность. Она походила на большую и тонкую собаку, вроде добермана, но светлой окраски. “Может ли доберман быть светлым?” – подумала Лиза и решила, что может. Ей тут же вспомнились встреченные ранее светлые доберманы: для Лизы путь от потенциальности к реальности совершался мгновенно, и оттого представленное казалось не менее реальным, чем действительно произошедшее. Она плохо и неохотно отличала одно от другого.

Лизе не понравился миндальный кофе, и в этот раз она заказала мятный чай. “Только чая не нужно, – попросила Лиза, – просто заварите свежую мяту. И тирамису, пожалуйста”. Ей казалось, что официантка непременно забудет тирамису.

Инна курила тонкие коричневые сигареты с золотистым фильтром. Она предложила одну Лизе, и та, взяв из вежливости, теперь крутила длинный изящный табачный цилиндрик в пальцах, поднося иногда к губам, но не затягиваясь.

– Вы не курите, что ли? – спросила Инна. – Вам не мешает, что я курю?

– Нет, нет, нисколько. Я сейчас закурю, просто хочу с чаем, – придумала Лиза. – Я люблю с чаем курить.